— Вот так видишь наш союз, моя княгиня?
— Только так.
— У меня неприятная тяжесть от твоих слов вот тут, — Михаил
указал на солнечное сплетение.
— Это называется обида, мой князь.
— Хм, мне не нравится это чувство.
— Сожалею, — отозвалась Элеонора. — На этом все, — она
выпрямилась. — Ах, надеюсь, мне не нужно опасаться
нападений?
— Не нужно, — подтвердил Михаил.
— От твоих слов я испытываю облегчение с нотками радости, а ты,
скорее всего, злость. Если вдруг папа решит нанести нам визит,
знаешь, где меня найти, — она изобразила ритуальный поклон и
растворилась в воздухе, оставляя после себя серебристый шлейф и
приятный сладковатый аромат.
Ироничная улыбка на лице Михаила сменилась недовольным оскалом,
и Высший рывком поднялся на ноги. Его сердце вновь замедляло ход.
Било о грудину с перебоями.
— Анна, — произнес он зло.
Помощница, не мешкая, зашла в кабинет, будто только и ждала,
когда ее пригласят.
— Да, правящий.
Сейчас Анна не выглядела отстраненной и равнодушной, бросала
любопытные взгляды на Светлого князя и, кажется, прислушивалась к
затухающему сердцебиению.
— Не делай вид, что ты ничего не поняла. Это меня злит.
Подготовь комнаты для княгини.
— Какие комнаты можно освободить?
— Ближайшие к моим. Моя княгиня должна быть все время
рядом.
— Я вас поняла, — произнесла вампирша.
— Ну так иди, — прошипел Михаил и, чуть ссутулившись, накрыл
ладонью грудь.
Сердце замолчало. И вместе с ним словно затухало все вокруг,
приобретало сероватые оттенки. Но злость он чувствовал все так же
остро. Окончание разговора с Александром злило его. Светлый
представлял, что его враг будет менее сдержан, более импульсивен и
смешон. И злила юная княжна. Она не воспринимала его всерьез.
Играла с ним, как с сопливым мальчишкой, и почему-то решила, что
может ставить ему условия. Но он это изменит.
Прямо из кабинета Михаила княжна переместилась в свой
клуб.
«Неоновый вампир» встретил ее непривычной тишиной. Чуть за
полдень, неудивительно, что в помещении еще никого не
было.
Она прошлась по длинному коридору, обошла зал. Не менее
непривычный, чем полнейшее безмолвие в бетонных стенах. Серый,
мрачный, без переливающихся блесток, парящих в воздухе, без звона
цепей и бокалов.
— Ох, — выдохнула Элеонора, замечая, как сердце споткнулось и
затихло.