Убедившись в том, что новый охранник обладает столь редкими по нынешним временам качествами, как порядочность и честность, Лехман стал выплачивать ему очень даже неплохую зарплату, причем исправно и в срок, что в общем-то было для него нехарактерно.
Петр просто обалдел от счастья, когда несколько дней назад в его распоряжение была предоставлена также однокомнатная квартира. Это позволило съехать наконец от вреднющей тетки с ее шумным семейством и зажить на свой лад.
Обзаведясь индивидуальной жилплощадью, Петр первым делом повесил на стену здоровенный плакат с изображением девушки своей мечты – невыносимо прекрасной кареглазой блондинки в открытом белом купальнике. Такую он мечтал встретить однажды, и при одной мысли о том, что может произойти дальше, у Петра начиналось томительное мление в груди.
По вечерам, оставаясь с незнакомкой один на один, Петр, немного стесняясь самого себя, беседовал с ней о разных пустяках, и иногда ему казалось, что она его слышит и даже едва заметно подмигивает время от времени.
Рассказывать о себе было в общем-то нечего. Дни Петра проходили довольно однообразно, монотонно, без всяких приключений. Если не считать всякую пьяную шваль на улицах, тихого, вежливого Лехмана никто особо не донимал. Никаких неожиданностей типа гонок с преследованиями или шумных перестрелок в размеренных трудовых буднях шефа не происходило и не предвиделось. С одной стороны, Петра это не слишком воодушевляло, но зато с другой – никак не огорчало, поэтому он просто плыл по течению, жил как бог на душу положит и ждал девушку своей мечты. Между делом он исправно чистил морды хулиганам, прокладывал Лехману дорогу в толпе или, наоборот, таскал за ним всякие тяжести, и иногда Петру казалось, что прожить так ему суждено до конца дней, если не своих, то лехманских.
Однажды ему случилось вычитать где-то, что его ратная должность называется «бодигард», и Петр заучил слово, показавшееся ему строгим и очень мужественным. Рослый, аккуратный, подтянутый, он даже в дешевом костюмчике старался выглядеть браво, поэтому останавливался у каждого зеркала, позволявшего полюбоваться собой в полный рост. Шеф, по его глубокому убеждению, совершенно напрасно одевался так затрапезно, что порой даже неловко становилось за него в приличном ресторанном обществе. Ни тебе атласных галстуков, ни бриллиантовых запонок, ни часиков золотых. Совок совком, если посмотреть со стороны.