Судя по всему, ничего интересного, кроме последствий взрыва, в
комнате бойцы не увидели. Однако они остались рядом со мной,
ощетинились во все стороны короткими клинками и приняли боевые
стойки.
Сирена ревела оглушительно, усугубляя и без того судорожное
напряжение.
Через пару минут ревун выключили, наступила тишина. И почти
сразу изнутри в окно моей палаты высунулся начальник службы
безопасности рода. Он окинул взглядом нашу композицию, хмыкнул и
приказал возвращаться в дом.
Один из бойцов подхватил меня на руки. Остальные двое
пристроились впереди и сзади, по-прежнему настороженно
оглядываясь.
Такой процессией мы и двинулись к ближайшему входу в
особняк.
Рабочие кабинеты аристократов и верхушки слуг рода располагались
на втором этаже, в том же крыле, что и лекарское отделение, так что
путь много времени не занял.
Меня принесли в кабинет главы рода и усадили в кресло. Дядя
поднял взгляд на нас и жестом отпустил бойцов.
Мощный, похоже, был взрыв, даже тут его последствия были видны.
Бросились в глаза треснувшее зеркало на стене, несколько мелких
кусочков отколовшейся штукатурки в углу и разбившаяся стеклянная
статуэтка. Кабинет главы рода располагался как раз над моей
комнатой-палатой, я только сейчас это сообразила.
- В порядке? – спросил дядя.
Я кивнула.
Продолжить расспросы помешал вошедший лекарь. Он споро обработал
мои руки и колени, промыл свежие царапины и извлек осколки стекла.
Кидать на меня очередное магическое лечение мэтр не стал.
- Зарастет само, в общем процессе восстановления, - пояснил
лекарь в ответ на мой вопросительный взгляд. – Нельзя сейчас
организм перенапрягать. Серьезных травм нет, и хорошо.
Я кивнула, принимая объяснения.
- Благодарю, - сказал дядя, и лекарь тут же нас покинул.
А мэтр немногословен в присутствии главы рода, надо же. Мне
показалось, этого говоруна не заткнуть ничем. И голову держит
неподвижно.
Это пока, пожалуй, самая непривычная для меня деталь в поведении
местных. У них при разговоре постоянно движется голова. То кивают
множеством разных способов, то покачивают с еще большей
вариативностью. Как будто каждый какую-то музыку непрерывно слышит.
Разве что жест однозначного отрицания очень редок. Не любят они
прямо отказывать, похоже.
Один дядя почти неподвижен во время разговора – но это только по
сравнению с остальными.