***
С того момента, как ушла Андриевская, прошел еще час.
– Ну, и долго мы еще сидеть будем? – спросил Семенченко. Несмотря на то, что он явно был трусоват, это чувство неопределенности его злило. К тому же, жертвой, судя по стишкам, в случае чего, должна была стать женщина. Значит, пока ему лично бояться было нечего.
Судя по одобрительному ропоту среди присутствующих, которым максимум что дозволялось, так это покурить с выходом на улицу минуя москитную сетку, их терпение подходило к концу.
Ладно, – глянув на часы, смилостивился Изместьев. – Я вижу, особого смысла, ожидая у моря погоды, сидеть нет. Я предлагаю проводить Катю до ее номера, а мужчинам прогуляться по острову. Только всем и так, чтобы каждый мог видеть остальных.
Когда Милютина закрылась, мужская часть населения острова вышла из особняка и стала разбредаться по группам кто куда.
Внезапно судья Стеклов, показав рукой туда, где они купались, произнес:
– Смотрите! Похоже, это человек, его вынесло на берег.
Не сговариваясь, все бросились к этому месту.
Прибежавшим открылась ужасная картина. На берегу лицом вниз лежало тело мужчины. Мужчина был в ластах и с лысой головой, в теменной области которой зияла большая вдавленная рана от удара чем-то тяжелым. Крови видно не было, возможно ее смыла морская вода. К тому же, из мертвого тела, в котором нет давления, кровь перестает идти очень скоро. Предчувствие беды не покидало никого из присутствующих.
Когда тело перевернули лицом вверх, сомнений не оставалось. Это был Максим Коробченко. Золотой цепи и креста на нем не было. Зато на том месте, где они еще недавно висели, на капроновой веревке красовался… да-да, это был черный пластиковый дельфин.
***
Давно ей не было настолько плохо. И главное, что ее тревожило, это то, что видимых причин для такого состояния не было. Ночью после выпитого лекарства спала она хорошо, проснулась бодрой и здоровой. Казалось, что все потрясения, связанные с этим противным, страшным голосом, приговорившим их всех к смерти, и со змеей, происходили как бы не с ней. Но обнаружение утром трупа этой милой девочки, медсестры Олеси, которая так трогательно за ней ухаживала, словно за родной матерью, снова выбило Веру из колеи. Южное утреннее солнце и купание в море ее взбодрили, но сейчас она опять чувствовала себя отвратительно. Как будто хлебнула лошадиную дозу адреналина, категорически ей противопоказанного, как страдающей артериальной гипертензией и сердечной аритмией.