со всех ног догоняет его. Когда он прикатил наконец колесо назад, я не удержался и съязвил:
– Харошый, говоришь, файтон? – на что горец невозмутимо ответил:
– Файтон харошый, ось г…но. Щас поедем.
Усомнившись, что даже такой «харошый файтон» может ездить без колес, я спросил:
– «Щас» – это когда?
– Щас… К обеду починúм.
Я посмотрел на часы. Было семь часов утра. Спросил:
– К обеду, говоришь? – на что воспоследовал ответ:
– К ужину – точно починúм.
(«М-да!..»)
– А пешком дойду?
– А чего нет? Щас и дойдешь.
– «Щас» – это к обеду?
– Не-е, к завтреку.
– И как идти?
– Да вот… – Рука его продклала петляющие движения, на словах это, однако, звучало: – Прамо, прамо и прамо.
И я двинулся в путь «прамо», то есть петляя, как мне было указано, по дороге, проходящей меж гор, благо, из вещей у меня был всего лишь один довольно небольшой саквояж.
– – —
…Ныне, когда уже позади все перипетии этой кровавой истории, которую я теперь, находясь на пороге Вечности, зачем-то взялся записывать, должен сказать и о своей скромной персоне…
Хотя – кому должен, почему должен? Этой самой Вечности я не должен ровным счетом ничего (уж не настолько я преувеличиваю свою роль во вращении Мироздания), а на отзывы читателя нисколько не рассчитываю, как и вообще на публикацию сей рукописи. Во всяком случае, при своей жизни, которая уже вплотную уперлась в те самые Врата. Просто какие-то навыки, приобретенные мною за немалую жизнь, понуждают к связности повествования. И тут мне никак не обойтись без упоминания о самом повествователе и о его гномах, которые еще не раз будут здесь появляться.
Но прежде – о себе.
– – —
Сейчас мне 37 лет и из-за этих самых гномов уже вряд ли когда-либо исполнится 38.
Забегу, однако, на пару лет назад. К своим 35-ти годам я, по нашим понятиям, немало преуспел: генеральский чин, должность губернского прокурора в большой губернии, даже, было дело, сватали в губернаторы другой губернии, поменьше, но я решил отложить такой изгиб карьеры на потом. (Ах, как сколь призрачны бывают порой эти самые «потом» в нашей жизни! )
Что же держало меня на прокурорской должности? У нас ведь теперь в нашей России-матушке – кáк? Прокурор – он сатрап, око государево.
Но уже само возникновение такого вопроса будет свидетельствовать о том, что вопрошающий совершенно не осведомлен о деятельности нашего столь ортодоксального, казалось бы, ведомства и, видимо, судит о нем преимущественно по последнему и на мой вкус далеко не самому сильному роману глубокоуважаемого графа Льва Николаевича Толстого «Воскресение», где, если помните, прокурор выставлен полнейшим недоумком, каковые, впрочем, увы, среди прокурорских встречаются не режеми (хотя и отнюдь не чаще), нежели среди прочих российских чиновников.