весе одно и то же), и люди больше выставляли напоказ свои кошельки, чем своё
(повторюсь) потерявшее в цене благородство; когда в моде на первых местах
стояли Ругон-Маккары и Каупервуды… и Нортумберленды, а не Рыцарь ржавого
(вот именно), печального образа; частица «де» сорвалась и прилепилась к своей
солидной, как уже сказано, базе и образовала фамилию нашего уважаемого
профессора – Де-ла-ланд, – прочитайте медленно, по слогам, как и написано, и
прочувствуйте как язычок Ваш с каждым слогом наслаждается прикосновением к
задней поверхности верхних резцов, заячих, как принято их называть у дантистов,
прикосновением к ним… о-о-о! о таких прикосновениях знают специалисты,
патологоанатомы, прозекторы, зубные врачи… хотелось бы подслушать разговор,
извините, какой-нибудь серой мозговой массы с маточными, извините ещё раз,
трубами или, извините, в третий раз, с жёлчным пузырём… а сам наш профессор
к Ругон-Маккарам и Каупервудам не имел отношения и, наоборот, был склонен к
благородным (это «благородным»! – надо где-то дальше разъяснить), так вот, к
благородным мыслям и поступкам, чем к денежному их эквиваленту.
А может – может, стоило бы его записать в потомки чудесного музыканта,
композитора и любимца Короля-Солнца Мишель-Ришара и тоже де Лаланда?
немножко о короле-солнце, заслезившемся глазе и стиле рококо
Солнце такое, что даже у Короля-Солнца заслезился глаз. Светило ужалило,
чтоб Король не забывался, но Король и не забывался, это был не тот король,
который забывается. Королю только зажмурилось, улыбнулось на косой манер, и
он сказал, выходя из кареты, своему любимцу и, как уже было сказано,
музыканту, композитору и верному слуге Мишель-Ришару де Лаланду:
«Государство – это я! А церковь, это то, что внутри у меня…» – он хотел сказать,
«внутри меня»… буква… предлог всего… а какая разница!
Ах, церковь (ещё, ещё) стиля «пламенеющей готики»; в церкви, стиля
«пламенеющей готики» за превосходным органом развлекал и, как позже было
замечено, развлекая, поучал Короля-дитя, Короля-солнце, Короля Франции и
Наварры, Людовика XIV Великого, наш (mein big pardon, за наш, Herr Professor,
извините, уважаемый, за «наш», за такую, некоторую фамильярность, но я, в
процессе, будем так говорить, так слился, соединился или, если хотите,
растворился в Вас, что по-иному и не понимаю уже себя, как только