Хотя нет! Стоп! Те
деньги, что я тратил на веселье, были получены именно за продажу
песен. Так что их в расчёт можно не брать.
Вот и получалось,
что, фактически, мне такая огромная сумма, которую удалось
«отжать», была для раскрутки в реалиях СССР конца семидесятых годов
вовсе и не нужна. И если бы вернуть время назад, я бы наверняка не
бросился бы в такую опасную авантюру, а нашёл бы более простой
способ заработать первоначальный капитал. Мне и нужно-то было этого
капитала всего ничего. Максимум тысячи три, которые бы ушли на
покупку электроаппаратуры. И честно заработать их мне, с моим
богатым опытом прошлой жизни, на самом деле легче лёгкого.
Например, как один из многих вариантов честного и беспроблемного
обогащения, я мог бы сразу пойти к какому-нибудь известному
композитору и продать ему двадцать суперхитов по сто пятьдесят
рублей за штуку. Дешево? Ну, может быть, и дешево. Только ведь мне
бы это почти ничего не стоило – чуть времени, немного нотных листов
и использованные чернила в ручке. Зато на выходе я бы получил те
самые три тысячи рублей.
Отказался бы один
композитор, купил бы другой или третий. Хитов у меня в загашнике
было много, а композиторов в СССР этих времён было достаточно. И
все они между собой хоть и дружат, но конкурируют. Деньги у этой
братии в любые времена есть. А в Советском Союзе тем более, ибо
всех их ценят и лелеют. Не всех, конечно, но большинство. Так что я
абсолютно уверен в том, что продать пару десятков музыкальных
шедевров из будущего мне не составило бы большого труда.
А там, получив
две-три тысячи, купил бы необходимую электроаппаратуру и двинулся
бы той же проторенной тропой, которой и шёл.
Так что ограбление
грабителя на чердаке девятиэтажного дома я совершил напрасно. И
хорошо, что тогда всё хорошо для меня закончилось, и я не влип ни в
какую дурную историю.
Впрочем, как
сейчас становилось очевидным, в той давней истории ещё ничего не
закончилось.
Я откашлялся и
внезапно пересохшими губами осипшим голосом спросил:
– И что
там?
– Саша, ты
помнишь, что это за дело? – Армен оглянулся, потом опустил взгляд и
посмотрел в лестничный пролёт, никого не обнаружил и, понизив
голос, прошептал, – государственной важности и оно совершенно
секретное. О нём нельзя никому говорить.
– Да помню я всё,
– отмахнулся я. – Давай, рассказывай уже. Чего время
теряем?