– Мои клиенты на улице? – спросил я.
– Нет, они еще не получили известий, что ты снова в городе, хозяин, – ответил Катон. – Тебе надо послать своего мальчишку, чтобы их созвать.
– Ни в коем случае! – сказал я. – Я не хочу, чтобы они являлись ко мне по утрам. Чем дольше они пробудут в неведении, тем лучше.
Я снял с подноса салфетку: под ней оказались горячий хлеб, нарезанные фрукты, вареные яйца и горшочек меда. Завтрак был одной из вырождающихся неримских привычек, которым я был подвержен.
Сытый, одетый, с Гермесом, следующим за мной по пятам, я отправился к преуспевающему цирюльнику, чтобы тот побрил меня и привел в порядок мои волосы. Они стали слишком лохматыми возле ушей за время моего морского путешествия и долгой поездки верхом. Да, я нуждался в стрижке и бритье, но кроме того, не было места лучше цирюльни, чтобы услышать уличные сплетни.
– Добро пожаловать в Рим, сенатор, – сказал цирюльник по имени Басс, бреющий голову дородному мяснику.
Остальные мужчины, ожидающие своей очереди, бурно поздравили меня с возвращением. Я был популярен среди соседей, и в те дни даже от сенаторов-патрициев ожидали, что они будут общаться с горожанами, особенно по утрам.
– Хорошо снова дышать римским воздухом, – сказал я, нарочито потянув носом. – Воздух был вонючим, как обычно в Риме. – Район все еще за Милона?
– Непоколебимо, – ответил мясник, проведя рукой по своему ставшему гладким черепу, который блестел от масла. – Следующий год будет трудным, но год после него – наш.
Остальные охотно согласились.
– С чего бы так? – спросил я.
– Потому что Милон в следующем году баллотируется в трибуны, – пояснил Басс.
– Милон – трибун! – изумился я.
– Он клянется, что если Клодий может занимать этот пост, то и он сможет, – засмеялся толстый банкир; золотое кольцо всадника поблескивало на его руке. – А почему бы и нет? Если та маленькая крыса из бывших патрициев может быть избрана трибуном, почему не может честный, прямодушный негодяй вроде Милона?
Милон и Клодий в то время заправляли двумя самыми могущественными бандами в Риме. Но Клодий происходил из старинной благородной семьи, такой же, как моя, члены которой считали, что высшие должности принадлежат им по праву рождения; Милон же был невесть кто невесть откуда. Он избирался квестором, а теперь стал сенатором, и это уже нелегко было вообразить. Но трибун? Надо бы к нему заглянуть…