Вендер взял с подноса раба кувшин с вином и сделал несколько крупных глотков прямо из него. Отставил в сторону и снова подошёл к парапету, под которым недавно свершился бой.
Раба уносили на носилках. Глаза его были закрыты, а пепельные волосы разметались по соломенному тюфяку — абсолютно неуместному, если бы кто-то спросил его.
Вендер не знал, чем так привлекло его это существо. Он ходил на арену, потому что сюда ходили все, не чувствуя вкуса чужих побед. Вместе со всеми пил вино и проигрывал деньги на закрытых патрицианских вечерах. Вендеру было душно здесь — сколько он помнил себя. И этот странный боец стал первым в его жизни существом, чьи когти прорвались сквозь марево нескончаемого римского дня, в котором он тлел на солнце и бесконечно умирал. Он стал наваждением, и, увидев его в первый раз, Вендер понял, что придёт и будет смотреть ещё. Теперь он ходил на Арену только ради него. Вот уже четырнадцать дней.
«Я хочу его себе», — подумал Вендер. Мысль родилась внезапно, как и все мысли, которые он обычно воплощал в жизнь. В это мгновение Вендеру было абсолютно всё равно, что гладиатор ни жив, ни мёртв. Что денег у патриция давно уже едва хватает на то, чтобы раздавать долги, а галантерейщик третью неделю работает на него в кредит. Вендеру было всё равно, что скажут люди, когда увидят рядом с ним мужчину-раба, эдайн — уже не мальчика, каких дозволялось заводить аристократам, а взрослого воина со шрамами на плечах.
Вендер увидел эти шрамы, и внизу живота завибрировала дрожь, злость на тех, кто посмел оставить их.
Обычно если Вендер чего-то хотел, он мгновенно приводил это желание в жизнь, и потому, резко развернувшись на каблуках, подхватил камзол и сообщил остальным гостям:
— Я хочу прогуляться. Ложа в вашем распоряжении, а меня можете не ждать.
Двое патрициев переглянулись между собой.
— Я, пожалуй, пройдусь с тобой, — сказал Сант.
— И я, — поддержал Валентайн.
— А я уж точно не останусь здесь одна, — Ариана в мгновение ока соскочила со своей скамьи.
Вендер закатил глаза, но промолчал. Он всё равно не знал, куда собирается идти и что будет делать теперь.
Все вчетвером они вышли в коридор, серпантином оплетавший трибуны по окружности, и медленно стали спускаться вниз.
— На днях будем играть у меня, — сказал Сант задумчиво, оглядываясь по сторонам, — Кто придёт?