КМБ – это зарядки, физо, тактика, уставы, окапывание, строевая подготовка. Все для того, чтобы сделать свободного человека рабом приказов и уставов. Так началась моя армейская служба со всеми ее взлетами, падениями, вершинами разума и неразумными маразмами.
Кстати, насчет маразма – его мы хватанули полной ложкой и сразу. С первых дней КМБ курсанты начали валиться от дизентерии. Военная врачиха относилась к нам как к оловянным солдатикам – мол, сдохнете, и ладно, на переплавку отправим. Она видела во всех нас злостных симулянтов и умудрилась дизентерийникам не давать освобождения от службы, гонять в общие наряды, в том числе по столовой. В результате половина потока в первые дни очутилась в «чумных бараках», то есть переехала из палаток в зимние казармы, ставшие карантином. Какими же непотребными словами орал на врачиху приехавший на ЧП подполковник – начальник медслужбы института!
Ох, времечко было! Болезнь какая-то странная вышла – не шибко злая, без особо выразительных симптомов, так что я две недели валялся на койке, изображая больного, вместе с толпой таких же тунеядцев. А мои сослуживцы рвали жилы до изнеможения на полосе препятствий.
Рядом со мной скучал ставший мне другом будущий президент Федеральной нотариальной палаты, то есть глава всех нотариусов страны. Мы с ним читали Достоевского и вели беседы на тему философии и литературы. Тогда это было принято – интеллектуальные беседы, даже среди зеленой молодежи.
Наконец нас вышибли из чумного барака обратно в палатки – одна на отделение. Еще несколько дней мы побегали вместе со всеми – после диет и лежания на кровати это было труднее вдвойне. Потом стрельбы, где я умудрился из автомата попасть туда, куда надо.
И вот желтые институтские «пазики» – это было престижно, обычных солдат возили на грузовиках – доставили нас на родную Волочаевскую улицу. После палаток казарма на втором этаже из трех кубриков по пятьдесят человек, без горячей воды показалась нам хоромами. Она стала нашей на три долгих года.
А потом присяга – и на тридцать лет на моих плечах устроились погоны.
Вообще, первые дни службы, казалось, пережить невозможно. Ощущение, как будто свободного гражданина Афин продали в рабство на финикийскую галеру. Первый курс ты как салобон в армии – постоянно скачешь, бегаешь, всем все должен. И страшно хочется жрать – поэтому мы брали из столовки хлеб и таскали в карманах, за что подвергались публичному бичеванию, опозоренью и нарядам по службе.