— Еще посмотрим, — не сдавалась Ленка, передразнивая одноклассников. — Наступит день, когда не вышвырнет! Когда не сможет — он просто умрет от моей красоты! Ясно?
Ирина не выдержала. Не без труда, но все же оторвав злосчастный плакат от стены, осторожно развернулась к одноклассникам:
— Да кому вы нафиг нужны? Мы, вообще-то, тут делом заняты!
Подтверждая свои слова, демонстративно швырнула на пол разрисованный ватман. И замерла, подобно каменной статуе, не в силах сделать даже крошечный вдох. Ее будто парализовало, ибо конечностей своих девушка точно не чувствовала. Кажется, и кровь с лица отхлынула, делая ее бледнее больничной простыни. А все потому, что в спортзал вошел опоздавший.
«Черт подери!»
Слава Красницкий…
Ее самый страшный кошмар в столь короткой жизни.
«Господи, за что?» — безмолвно взмолилась, возводя глаза к небу.
Им в одном помещении находиться было категорически противопоказано.
Синицына являлась для него неким безусловным раздражителем.
Прямо красной тряпкой для разъяренного быка.
Стоило на горизонте появиться, одноклассник тут же докапываться начинал. Все-то его в ней раздражало! Все-то ему не нравилось!
Ирина являлась обладательницей красивых, густых медно-рыжих волос.
Из-за дразнилок Красницкого свою шевелюру девушка возненавидела.
Так же, как и большие зеленые глаза на пол лица, из-за которых парнишка окрестил ее пучеглазой.
«Да с чего пучеглазая-то?» — хотелось кричать всякий раз.
Видела она пучеглазых людей. И ничего общего с ними не имела.
Про свою фигуру Синицына вообще не заикалась.
Куда ей со своими «сто-шестьдесят-сто» тягаться с идеальными девичьими телами «девяносто-шестьдесят-девяносто», окружавшими его?
Подумаешь, мясистая попа? Зато упругая!
Да, грудь третьего размера. Зато она хотя бы есть!
Узкая талия? Зато… зато гибкая! И животик плоский. Что ж теперь?
Орать на всю школу: «Синицына, ты похожа на воздушный шарик, перетянутый на поясе шнурком? Почему ты до сих пор с этим живешь, и все никак не сбросишься с крыши?»
Но именно так он и делал! Именно так и поступал!
А она потом часами рыдала в подушку, чувствуя себя самой настоящей уродиной и желая лишь одного — действительно сброситься с крыши.
Отгоняя от себя не самые радужные воспоминания, Ирина вновь скользнула осторожным вороватым взглядом по объекту своей неприязни.