— Так может, это ты как раз таки… скучал?
Пауза. Столь долгая, что казалось — вовсе не ответит.
Но Красницкий за словом в карман не полез.
Его тихий четкий голос ощущался раскатами грома в девственной тишине кабинета. Ударом молота по наковальне. Он оглушал.
— Лишь в твоей лохматой голове могла родиться такая бредовая мысль, Синичка! — пробубнил недовольно молодой человек. Слегка заторможенно. Неотрывно следя за ее пальцами.
— Ну, конечно! — напряженно хмыкнула Ирина, резко отнимая руку, точно обожглась. — Не успел домой вернуться, сразу в школу прискакал, бедненький! А как же поесть? Поспать? Отдохнуть с дороги?
— Не переживай, я все успел! — встрепенувшись, парень глубоко вздохнул и распрямился во весь свой могучий рост. А был он ни много ни мало почти на голову выше Ирины. Даже с учетом ее десятисантиметровых каблуков. — И прискакал я по делам — меня, вообще-то, директор вызвал! Грамотой наградил. За исключительные заслуги перед школой. За победу. За победу, с которой ты до сих пор меня не поздравила! Я жду, между прочим. Можешь начинать!
«Вот это наглость! Вот это самомнение!»
Синицына до отрезвляющей боли прикусила нижнюю губу, из последних сил сдерживая себя от сквернословия. А так хотелось покрыть его трехэтажным матом. Так хотелось ужалить побольнее. Впрочем…
— С какой радости? — надменно вскинув подбородок, она незаметно отступила на пару шагов. На всякий случай. — Я и не собиралась тебя поздравлять!
— Как интересно! — он изогнул черную бровь в притворном удивлении. — И почему же, позволь узнать?
«Да пожалуйста! Сейчас узнаешь…»
— А я болела не за тебя!
Славик нахмурился, пытаясь осмыслить услышанное.
— Исключено! — подытожил, но уже без былой уверенности в голосе. — На этих соревнованиях нашу школу представлял только я!
— Да плевать мне на школу! — расхрабрилась Ирина окончательно. — Я не стану тебя поздравлять. Я. Болела. Не за тебя.
Он взбесился в одно мгновение. То спокойный стоял. Надменный.
А спустя секунду уже покрылся багровыми пятнами от собственной ярости.
«К-а-й-ф!»
Его взгляд заискрился всполохами бешенства. Дикой примитивной злостью.
Голосом, буквально вибрирующим от напряжения, Красницкий прогрохотал:
— За кого? — жестко. С нажимом. Чеканя каждое слово. — За Богданова? За Клюева? За Терентьева, быть может? Окстись, пучеглазая! Я всех их сделал! Всех до единого. Так за кого ты там болела, повтори?