— Нет, всего лишь намордник для
Тёмного Охотника, — с улыбкой отозвался колдун, доставая из
внутреннего кармана два билета.
В фойе было шумно. У колонн толпились
группы взволнованно-оживленной молодежи. Люди постарше неторопливо
прогуливались по холлу. В толпе периодически мелькали приличные
костюмы. С огромных плакатов на стенах смотрел сам виновник этой
суеты — Вэнс. В облачении, стилизованном под наряд кельтского
воина, он стоял вполоборота к зрителям, длинная обесцвеченная прядь
волос падала на лукаво прищуренный глаз, обаятельная улыбка пленяла
сердца.
— Не понимаю, какое удовольствие ты
находишь в посещении подобных заведений, — с искренним недоумением
произнесла Дона, осматриваясь.
— «Вещь совершенна, когда она
отвечает цели, для которой ее
создали[3]», — с преувеличенно
глубокомысленным видом произнес Кристоф.
Вилисса[4]
вздохнула, возводя взгляд к потолку. Колдун никак не мог забыть ее
давнего увлечения английскими философами начала восемнадцатого
века. И периодически начинал цитировать Биньона, Беркли или
Аддисона. Видимо, находя это чрезвычайно забавным.
— Как говорит Дарэл, пребывание среди
людей оживляет чувства. — Кристоф посторонился, пропуская девушку,
нагруженную пакетами с попкорном. Та окинула кадаверциана
оценивающим взглядом из-под густо накрашенных ресниц и расплылась в
улыбке.
— Ты очень демократичен, —
скептически заметила мистрис, поправляя прическу.
Зал заполнился быстро, и свет под
потолком стал медленно гаснуть.
— Надеюсь, Вэнс будет в состоянии
петь, увидев нас здесь. — Повернув голову, Дона рассматривала
широкие длинные ряды синих пластиковых кресел. Из партера
человеческие лица наверху казались белыми смазанными пятнами.
Ровный гул голосов то стихал, то становился громче.
Когда Гемран вышел на сцену, первым
делом он быстро скользнул взглядом по аудитории, взревевшей в
восторженном крике. Вэнс ощутил присутствие «родственников», и его
выразительное лицо слегка напряглось. Потом разглядел в пятом ряду
Кристофа, удивленно приподнял бровь, но тут же склонил голову в
приветствии. Посмотрел на Дону, прижал руку с микрофоном к груди,
улыбнулся. Он вел себя как любезный хозяин, и каждый гость
чувствовал его внимание.
За спиной музыканта взвились две
струи неонового огня. Печально и мощно запела волынка. Рокот
барабанов совпал с биением пульса всех сидящих в зале. Низкий,
хрипловатый голос, многократно усиленный динамиками, ударил по
толпе, и Дона почувствовала, как через ее тело прошла волна
восторга.