Фил сглотнул.
– Оно сидело там. И смотрело на меня.
– Что именно? – спросил Дом.
– Не знаю. Я видел в свете фонарика чьи-то глаза. И что-то черное. Что-то большое. Но оно не двигалось. Просто сидело и смотрело на меня.
Дом откинул голову назад.
– Господи Иисусе. Не могу поверить!
Хатч бросил на него сердитый взгляд.
– Дом, остынь. Если бы там было что-то живое, мы бы давно его засекли. Вы же слышали мышей под полом, а они совсем маленькие.
Хатч посмотрел на Люка, пытаясь внушить свою мысль. Но по красноречивому выражению его лица понял, что убедить в отсутствии жизни в доме никого не удалось. Дождь барабанил по стенам так громко, что заглушал даже звук шагов.
Хатч посмотрел на потолок.
– Мы не можем вернуться в лес. Через час температура упадет, а мы все промокли. Мы замерзнем.
Какое-то время никто не разговаривал, все только переглядывались.
Внезапно Люк ухмыльнулся.
– Тогда ты первый.
9
Было невозможно подниматься по лестнице бесшумно, как бы им того ни хотелось. Доски шатались под ногами. Скрипели и даже гудели при каждом осторожном и неохотном шаге. Хатч шел первым, держа в одной руке фонарик, а в другой нож. Люк двигался за ним по пятам, но так, чтобы можно было развернуться и броситься по лестнице вниз, если Хатч хотя бы вздрогнет. Крошечная рукоятка ножа колола пальцы. Люк ослабил хватку.
– Видишь что-нибудь? – прошептал он, всматриваясь в узкий туннель из черного дерева, сквозь который они неуклюже протискивались. Здесь пахло, как в загаженных кошками и заваленных мусором старых сараях, которые он исследовал в детстве.
– Не-а, – сказал Хатч напряженным голосом, будто затаив дыхание.
У Люка сердце готово было выпрыгнуть из груди при виде того, что выхватывал из тьмы свет его фонарика. Старое почерневшее дерево покрывали длиннобородые лики, которые на самом деле были лишь узорами из белесых древесных волокон. Такое должно находиться под музейным стеклом, а не в окружающей их тьме. Внезапно Люк проникся уважением к Филу, отправившемуся наверх на свой страх и риск.
Мысль о людях, некогда живших здесь, в сыром лесу, без электричества, вызывала у Люка невероятную тоску, буквально вытягивающую всю душу. Эти люди были просты, стары и находили утешение в вере. Если один из них умирал, другой жил один в таком отчаянии, представить которое даже на мгновение было равносильно смерти.