Марина Цветаева. Моим стихам, написанным так рано… - страница 35

Ариадна Сергеевна Эфрон (1912–1975) – дочь Марины Цветаевой и Сергея Эфрона; переводчица прозы и поэзии, мемуарист, художница, искусствовед, поэтесса. Автор воспоминаний о Марии Цветаевой

В стихотворении традиционная общепоэтическая бездна предстает не как некое экстатическое понятие художественного мира поэта, а как трагическая неизбежность – смерть. Ощущение своей смертности, конечности бытия оборачивается болью. Героиня Цветаевой жаждет любви от внешней, чуждой, но такой притягательной реальности: «– К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры, / Чужие и свои?! / Я обращаюсь с требованьем веры / И с просьбой о любви». Остро переживая равнодушное состояние мира без себя, после своей смерти («И будет жизнь с ее насущным хлебом, / С забывчивостью дня. / И будет все – как будто бы под небом / И не было меня!»), Цветаева дает самоописание:

Раненная ранней смертью матери и еще не остывшим горем от смерти отца, сама столь часто словесно игравшая со смертью, Цветаева в конце стихотворения обращается к читателям:

На ту же тему – другое стихотворение тех дней – «Быть нежной, бешеной и шумной…» (Феодосия, Сочельник 1913 г.):

Да, там, в небытии придется «стать как лед! – / Не зная ни того, что было, / И что придет…», «Забыть свои слова и голос, / И блеск волос…», «Забыть… Все шалости свои, все бури / И все стихи…» Так внешняя жизнь Цветаевой, то, что она именовала бытом, – благополучна; внутренняя, духовная, то, что называлось бытием, – драматична.

В ноябре-декабре 1913 года Марина несколько раз выступила в Феодосии на литературных вечерах с чтением стихов вместе с сестрой Анастасией и приезжавшим из Коктебеля Волошиным. Газета «Крымское слово» назвала Цветаеву «молодой талантливой поэтессой», а по поводу одного из декабрьских вечеров писала: «апофеоз вечера был в тот момент, когда тесно сгрудившаяся публика обступила сестер Цветаевых у сцены и настойчиво просила прочитать еще немного стихотворений. Еще и еще раз понеслись бурные рукоплескания…» Во время одного из выступлений, когда Цветаева объявила стихи к дочери, «вся зала ахнула, а кто-то восторженно крикнул: «Браво!»»