А как стали разделять, мы поняли, что есть мальчики и девочки. Но вот чем одни от других отличаются – загадка. В чем реальная разница между мужчиной и женщиной, нам никто не рассказывал. Мы видели только то, что видели – одежда разная, у нас шортики, у них платьица. Наверное, если б мне тогда сказали: «Гриша, ты девочка», я бы ответил: «А, здорово, но почему я тогда не в платьице хожу?» И еще, когда мы в лагере ходили купаться, мальчикам разрешали купаться голыми, а девочкам нет. Им говорили: «Нет, вы в трусиках купаетесь». Вот и вся разница.
Кстати, мне тогда первый раз в жизни понравилась девочка. У Натальи Анатольевны была дочка Настя, и мы с ней дружили офигенно. Даже целовались. Она приводила свою дочку к нам в группу, и мы с ней играли, вместе по лужам бегали. Были, типа, друзья, но на самом деле у меня была какая-то такая первая неосознанная любовь. Я ее задирал, дразнил немножко.
– Толстая, толстая!
Она бежала к маме жаловаться:
– Мама, он меня называет толстой!
– Гриша! – Наталья Анатольевна укоризненно смотрела на меня.
– Ну, она же толстая, – не сдавался я.
– Она не толстая, а полненькая, – объясняла Наталья Анатольевна.
Так мы и жили. В своем закрытом от всех мирке и с вопросами, на которые не знали ответов.
Но жизнь в дошколке подходила к концу. Летом, перед лагерем, собралась комиссия, чтобы определить, кто из нас будет учиться в нормальной школе в нашем детдоме, а кто поедет в другой детский дом, коррекционный. Конечно, нам этого не говорили. Просто собрали всех рядом с групповой и вызывали по 2–3 человека для тестирования. Слога какие-то мы читали. Рисунки рисовали специальные. В прописях что-то там заполняли. И по результатам, после того как мы вернулись из летнего лагеря, нас 1 сентября разделили на две группы. За первой группой приехал чужой автобус, из другого детского дома. Их одели в новую школьную форму, выдали им ранцы и загрузили в автобус. Так они отправились в новую жизнь. Не помню, чтобы их предупреждали об этом. А остальные, тоже в новой школьной форме и с ранцами, пошли в младший школьный корпус.
Я только потом, в третьем классе, узнал от своей учительницы, что меня тоже хотели отправить в коррекционный детский дом. Испугался задним числом страшно. Уже видел пару раз своих прежних приятелей, которых в коррекционку отвезли: они там стали совсем другими, превратились из обычных детей в вялых старичков с тупыми лицами. Но меня спасла наш психиатр, Анна Анатольевна. Она сказала: «Я в нем что-то вижу, есть потенциал, пусть идет в обычную школу». И потом меня воспитатели к ней, чуть что, отправляли, со словами: «Лучше бы тебя в коррекционку отвезли».