В общем, сам Галицкий на встречи никогда не ездил, предпочитая заниматься делами на своей территории, и выезд в какое-то спасо-кукуево, богом забытую районную библиотеку, где собирались непризнанные таланты, был для него практически невозможен. Он и сам не знал, как Гарику удалось его уговорить, но неожиданно для себя согласился на этот форменный идиотизм. Что ж, придется после обеда вызывать машину и тащиться на другой конец Москвы. У Галицкого заранее начинали болеть все зубы, когда он представлял, как это будет.
Маленькое, бедное помещение, висящий в воздухе запах давно не мытых тел, безумные глаза, горящие от страстной надежды залезть ему, Илье, в карман и издать свои непризнанные шедевры за его счет, а затем прославиться. Карманы писатели атаковали почище клопов. Черт бы подрал этого Гарика.
Галицкий закончил чистить зубы, принял душ, смочил еще влажные волосы модным одеколоном, чуть тронул гладко выбритые щеки и вышел из ванной комнаты навстречу рабочему дню и доносившемуся с кухни запаху свежемолотого кофе. Домработницу он подбирал с той же тщательностью, с которой она теперь исполняла свои обязанности. Галицкий не знал, что шаг, сделанный им через порог, был первым на пути к серьезным неприятностям.
Глава вторая
Встретить даму с косой – к несчастью
Ганна переступила через порог и легонько вздохнула. В стенах издательства она всегда робела, хотя вообще-то робкой не была и защищать себя умела. Почему-то именно в этих стенах ее уверенность в себе давала сбой в системе. И Ганна всегда гадала, что становилось тому виной: невероятно стильная обстановка – много белого цвета, хромированного металла, стекла и света – или магнетизм Галицкого.
Разговаривая с Ильей, она нервничала и чувствовала каждый килограмм лишнего веса, морщинку под глазами, сломанный в поездной суете ноготь, немодный крой юбки. Так было всегда, и, вновь испытав знакомое чувство собственного несовершенства, Ганна даже рассердилась на себя, на Илью, на чертовку-жизнь, подкидывающую все новые и новые испытания. Не было бы этих дурацких книг, не появилась бы и необходимость общаться с Галицким, черт бы его подрал.
Ганна шла по белому стеклянно-металлическому коридору, и настроение у нее портилось все больше и больше. Нет, ну кой черт занес ее на эти галеры, спрашивается… Она вдруг остро позавидовала Вовке, которого встретившая их на вокзале машина издательства отвезла к бабушке. Хотя нет, Вовкину бабушку она боялась еще сильнее, чем Галицкого. Ганна даже трусливо не стала подниматься в квартиру, высадила Вовку у подъезда, нажала на кнопку домофона, в ответ на царственное «да» тоненько пропищала: «Это мы, здравствуйте, Эсфирь Григорьевна», запустила сына в открывшуюся дверь, вручила сумку с одеждой, и рванула обратно, спрятавшись за тонированное стекло машины. Нет, в Москве ее независимость и чувство собственного достоинства куда-то бесследно пропадали.