Перед тем как откупорить первую бутылку, она позвонила единственным людям, чей голос ей важно было услышать в этот день.
– Вот я и родилась, папа, – сказала она тоном, в котором угадывалось скорее сожаление, чем радость.
– Поздравляю, доченька. Поздравляю, дорогая. Позвать маму?
Голос отца был приветлив и спокоен. Щемящее чувство любви сжало ее грудь и подкатилось к горлу тяжелым удушающим комом.
– Не надо, ты же знаешь, я не люблю этот день. И кажется, сейчас расплачусь, – всхлипнула она, чувствуя, как в уголках глаз дрожат слезы, готовые хлынуть по щекам, едва она услышит голос матери.
– Хорошо, доченька, созвонимся завтра. Счастья тебе, Аре… Анна-джан.
– Сегодня ты мог бы назвать меня моим настоящим именем. Тебе тоже счастья, пап. Поцелуй за меня маму, я заеду на днях.
Анна опустила трубку, откупорила бутылку вина и наполнила бокал: «С днем рождения, Анна! Чин-чин».
За окном шумел вечерний город. Пропитанный выхлопными газами, дышащий пылью и раскаленным асфальтом, вечно суетливый и куда-то спешащий, но от этого не менее притягательный и родной. Город, приютивший ее шестнадцать лет назад: вцепившийся в ее тело щупальцами улиц, проросший в самое сердце корнями деревьев, влившийся в душу Москва-рекой.
Лето в этом городе было совершенно не похожим на ереванское лето, которое начиналось в середине мая и до конца сентября накрывало раскинувшийся в горной котловине город раскаленной крышкой. Московское лето было другим. Не таким жарким и солнечным, все больше дождливым, душным и пыльным.
Но даже в это время года она предпочитала оставаться в городе, как будто боялась, что, уехав однажды, уже никогда не сможет вернуться обратно. Анна любовалась им, словно видела впервые. Всматривалась в каждый дом, каждую улочку, каждую витрину – до боли знакомую и родную. Она знала, что если выйти из подъезда и завернуть за угол дома с колоннами и лепниной, являющими собой торжество «сталинского ампира», то можно увидеть старого шашлычника Ованеса, который курит у входа в новое армянское кафе, тяжело дыша выпирающим из-под белого фартука, круглым как арбуз животом. А если пройти чуть дальше, то попадешь в продуктовый магазин, в котором продают самые вкусные в городе пирожки с вишней и капустой. А если отправиться в противоположную сторону, то через каких-то десять – пятнадцать минут можно выйти к аллее, сесть на лавочку и просидеть на ней целый день, наблюдая за тем, как, в зависимости от времени суток, соседние лавочки оккупируют то студенты, то мамы с детьми, то пенсионеры. Она могла сидеть там часами, всматриваясь в лица прохожих и делая заметки в своем блокноте. Вытянув руки вперед, она закрыла глаза и сделала глубокий вдох.