– Значит, надо ребенка, – решил Артем. – Пускай… Я ее не хочу терять, но так – не протяну. Слишком она меня любит. Слишком… – Голос его стал сползать в бормотание. – Тяжело это, давит… душит, как подушка теплая… Может, я не умею… Раньше, до нее, – потыкались и разбежались. А тут… «Я никуда от тебя». Ни подруг ей не надо, ни шопов. Рядом…
– Артем, – вторгся я в это бормотание бодрым предложением, – давай выпьем за все хорошее. Сейчас тяжело, а через двадцать лет, может, с такой благодарностью вспоминать будешь.
Он взялся за покрытый испариной бокал, хмыкнул, по-прежнему глядя на чипсы:
– Что там через двадцать – дожить еще надо… О’кей, решаем проблему так – женимся, делаем ребенка, пусть ему книжки читает, свою любовь дарит. Мне и десяти процентов хватит…
И с облегчением большими глотками стал пить свой «Хайнекен». А я представил, как войду в квартиру и сяду под бочок к жене. Прижмусь, приласкаюсь. Вот она удивится. Если будет уже дома, конечно.
Почти каждый день я совершаю традиционный и традиционно бесплодный обход города. Что хочу найти, я и сам не понимаю, но хожу и хожу и уже в сумерках, продрогший, злой, возвращаюсь к себе.
Наш дом называют Серой кривой пятиэтажкой. Есть еще Голубая кривая – ее панели покрыты голубоватой облицовочной крошкой. Нашу строили на несколько месяцев позже Голубой, и, видимо, на нее крошки не хватило – стены светло-серые, словно бы слепленные не из раствора, в котором должны быть песок, щебень, а просто из цемента. И прочности у них никакой – ногтем можно расковырять. Может, действительно замесили цемент с водой и залили по-быстрому… Наш дом сдали весной девяносто четвертого, с тех пор десять лет ничего в городе не строили, кроме разве что частных коттеджей, да и из них мало какие довели – в основном торчат до сих пор этакие полуразвалины, заросшие травой и кустами: место для пацаньих игр.
Дом стоит удобно – по соседству супермаркет, через дорогу парк, до моря два квартала, минут десять неторопливым шагом. Квартира на четвертом этаже, двухкомнатная, комнаты отдельные, не проходные… Правда, родителям пожить здесь довелось недолго. Отец, которому и давали квартиру (он двадцать лет проработал на прядильной фабрике), умер через год после переезда, а мать – через полтора. Рак обоих сожрал… От него многие в городе умирают, но об этом не принято распространяться – мы считаемся курортной зоной, летом здесь битком отдыхающих, а начни про рак трезвонить, наверняка перестанут ездить, и тогда нам всем быстрый и реальный каюк…