Чужак спрыгнул с повозки и поправил капюшон, даже не подумал
себя показать. Он был высок и, как мне показалось, страшно худ.
Плащ свисал с плеч, как с тонкого шеста, полы его покачивались на
ветру. Прямая спина и расправленные плечи придавали фигуре что-то
гордое, почти величественное. Я представила тонкие,
аристократические черты лица: говорили, что такие у всех жителей
побережья. Странным мне показалось и то, что мужики, приехавшие из
города, на чужака старательно не смотрели, переговаривались между
собой да со встречающими. Если за трое суток скучной дороги не
смогли подружиться, дома уж точно ни у кого желания не возникнет. Я
представила, в каком нервном молчании должны были пройти эти дни, и
поежилась.
Чужак спросил что-то у хозяина повозки, на которой приехал, так
тихо, что я даже не услышала его голоса, только догадалась по
наклону головы, хотя стояла совсем рядом. В ответ тот принялся
энергично показывать в сторону центра, объяснял, как быстрее
добраться до дома Управляющего городом.
Рука, затянутая в черную перчатку, протянула мужику горсть
монет, тот взял, приоткрыв рот от неожиданности, раздумывал пару
секунд и наконец сообразил:
— Ты что, милый человек, обижаешь. Где это видано, чтобы у нас
за ответ на вопрос деньги брали?
— Оскорбительно это, — поддакнул другой, с третьей повозки. По
лицу его было заметно, что оскорбительным он счел скорее не
предложение оплаты, а то, что достались деньги не ему. Я хрюкнула
себе под нос.
Первый успел пересчитать монеты, глаза блеснули, а обиды заметно
поубавилось. Он неуверенно протянул их назад, только потому что не
хотел терять лицо, когда за ним наблюдали остальные, а потом с
видимым облегчением засунул поглубже в карман, стоило только чужаку
небрежно махнуть рукой.
— Берите, — отозвался тот приятным низким голосом. — Они вам
скоро пригодятся.
Мужики угрюмо покосились на него, но больше никто не выказал
желания подойти или заговорить со странным гостем. Я мысленно
присвистнула, разделяя их замешательство: очень уж угрожающе это
прозвучало. Тихо, серьезно и твердо, без театрального пафоса,
которым любили приправлять свои «видения» прохвосты с нового
тракта. Пробрало до костей.
За слова у нас денег и правда не брали. Народ в Хюрбене жил
дружелюбный, открытый, всегда за спасибо помогут, а то и накормят —
по крайней мере, я всегда так считала и до сих пор не
ошибалась.