Вдобавок, честно говоря, Джейни предвкушала вечер без Ноа. Она уже почти год не ходила на свидания. Предстоящий ужин с Бобом воодушевил ее, напомнил, что она планировала для себя другую жизнь.
В детстве мать то и дело заводила песню о том, на какие жертвы идет мать-одиночка, и песня эта всегда сопровождалась эдакой ненавязчивой печальной улыбкой, словно за то единственное, что в жизни важно, уплатить придется остатком этой самой жизни. Как Джейни ни старалась, невозможно вообразить мать иной, нежели та была: тщательно отглаженный и туго перетянутый поясом медсестринский халат, белые туфли и стрижка цвета олова, а голубые глаза мудры и не тронуты ни временем, ни макияжем, ни отчетливым сожалением (в сожаления мать не верила).
С Рути Циммерман шутки были плохи. Ее побаивались даже хирурги – нервно вздрагивали, когда Джейни и мать сталкивались с ними в супермаркете и глаза Рут безошибочно перемахивали с ее собственной тележки (овощи и тофу) к их шестерикам пива, пачкам бекона и пакетам картошки фри. Нельзя даже представить себе, чтобы эта женщина ложилась спать, надев что угодно, кроме клетчатой фланелевой пижамы, и ходила на свидания.
Решив рожать Ноа, Джейни вознамерилась жить иначе. Отчего, вероятно, в тот вечер и не отказалась от своих планов, даже когда все отчетливо разладилось.
В детский сад она приехала за десять минут до конца урока и коротала время, то проверяя, не написал ли Боб, то подглядывая за Ноа в окно группы четырехлеток. Остальные дети были заняты – клеили выкрашенные в синий макароны на бумажные тарелки, а сын Джейни, как обычно, стоял подле Сондры, из руки в руку перебрасывая шарик пластилина, и смотрел, как Сондра руководит. Джейни подавила приступ ревности; с первого дня в детском саду Ноа необъяснимо привязался к этой невозмутимой ямайке и ходил за ней хвостом. Если б он хоть вполовину так сильно любил своих нянь, Джейни гораздо проще было бы выходить в люди…
Завуч Марисса, брызжущая кофеиновым оживлением, засекла Джейни под окном, замахала руками, будто самолет заводила на посадку, и губами сложила: «Можно поговорить?»
Джейни вздохнула – опять? – и плюхнулась на скамейку в коридоре под гирляндой праздничных картонных тыкв.
– Как у вас с мытьем рук? Подвижки есть? – И Марисса сверкнула ободрительной улыбкой.