Конечно, я от души, милый Чижик, в случае если ты поедешь, желаю тебе счастливого пути. Веселого житья, и главное – здоровья!!!
29/I 1926 г.
Ревель
Мой дорогой, любимый мальчик!!!
Вчера днем получила твое письмо от 24/I. Я совершенно не понимаю, отчего ты так злишься. Мне не хочется доказывать тебе твою неправоту – она слишком очевидна. Все равно – я ведь теперь никуда не еду. Когда вернусь домой, если застану тебя, поговорю лично, если нет, то вообще не стоит об этом говорить!
Ты, Иса, слишком большой эгоист, ты не умеешь ничего сделать даже для своего любимого человека, ты должен заставлять его время от времени волноваться, болеть душой из-за твоих минутных раздражений и неприятностей. Одно только, и поверь мне – я не хотела причинять тебе никакой боли. А вот ты обдуманно заставляешь меня переживать большие неприятности, словно мстишь за что-то. Нехорошо, по-моему, так поступать! Но теперь вообще поздно говорить о случившемся. Ты дал телеграмму Траубергу о том, что ты в любое время готов ехать в Харьков. Жаль, что этот вопрос ты не обдумал несколько серьезнее, а впрочем… Может быть, лучше, что ты уезжаешь. Ты там устроишься, и не стоит из-за меня портить своего будущего.
Ты меня всегда обвинял, Иса, что я имею привычку, не подумав, решить что-нибудь очень важное, а ведь на сей раз ты поступил так же. Ты ведь не знал: шутка это или нет, поеду я или вернусь вскоре домой. У тебя на это не хватило терпения. И ты в горячую минуту побежал на телеграф. Сейчас об этом поздно говорить, но мне хочется тебе показать, что по части себялюбия ты далеко от меня не откатился.
Срок моей визы кончился 23/I, мне продлили до 6/III, но я думаю, что удастся оттянуть еще некоторое время. Даже мои туалеты только в зачаточном состоянии, не говоря уже о том, что тетушка вне себя, как быстро пролетело время моего пребывания у них, и она не имеет никакого желания отпустить меня так скоро. Пойми, Иска, я не могу доставить им боль и уехать раньше времени. Они меня слишком любят и слишком хорошо ко мне отнеслись, чтоб я это сделала. Я ведь не так скоро смогу встретиться с ними еще, а я люблю моих дорогих родных! Иса, нельзя быть таким большим эгоистом, надо понять, что другие тоже хотят моего присутствия и любви.
К чему такое злое, сухое письмо? Никогда не пиши под влиянием настроения. Не надо! Ты для меня далеко не «игрушка». Стыдно даже, что ты так думаешь, а если бы и был ею, то поверь мне, что я умею обращаться с ценными вещами. Что же касается «траурного конверта», то это нелепое совпадение. Дело вот в чем: я купила конверты с черным или лиловатым кантиком и, когда заклеила письмо, подумала, что ты решишь, что это условный знак, и шутя рассказала об этом своему знакомому, он взял и обвел еще сверху чернилами, тогда я, испугавшись, написала сверху «не прими за траур». Ты понимаешь, этот мерзавец без моего ведома вычеркнул «не прими» и выделил это идиотское слово «траур». И сам же опустил письмо в ящик, я этого не видела, даю тебе слово! Ты себе не представляешь, как я возмутилась этой выходкой, когда узнала! Я его отчитывала в течение получаса. Ему попало здорово, поверь мне! А вообще не стоит обращать внимания на такие мелкие глупости… Важно то, что это ЛОЖЬ! А ты, глупенький, понял в самом деле! Нет, Иса, я слишком чиста в этом, хоть ты меня и назвал «ревельской развратницей».