– Не совсем так. На суде я сказал: «Да, я убил ее», а вовсе не положенное: «Признаю». А отвечать, Бренд, я теперь буду уже перед Богом. И будь спокоен: он меня обязательно накажет… если сочтет нужным! – Стивен рассмеялся и обнял Брендона за плечи: – Пошли спать!
Но тот продолжал сокрушенно качать головой – он все еще был под впечатлением от своего открытия:
– Нет, я убежден: в твоем случае надо было говорить о наркотических веществах! Ведь есть масса возбуждающих средств, под воздействием которых человек может вести себя совершенно непредсказуемо. И многие из них нельзя…
– Брендон, ты оглох? – с металлом в голосе прервал его Стивен. – Я, кажется, ясно сказал: прекрати! Или…
– Ты мне угрожаешь?! – возмутился Брендон.
– Просто не желаю больше выслушивать твои бредни. Разговор окончен! Ты понял?
– Понял, – обиженно буркнул Брендон.
– Вот и молодец. Ложись, – Стив потянул его за рукав.
Было уже за полночь. Дождь из моросящего превратился в проливной. И теперь за окном жалобно завывал ветер, стуча по стеклу мокрыми ветками акации.
Они молча лежали рядом: Стивен курил, Брендон сосредоточенно изучал потолок. И хотя думали они об одном и том же, получалось, что у каждого из них здесь была своя истина, в непреложности которой оба не сомневались.
Теперь Брендон был уже полностью уверен в невиновности Стивена. Но он понимал, что дальше обсуждать эту тему – дело абсолютно бесперспективное.
«Вряд ли мне когда-нибудь удастся переубедить его, – думал Брендон, – если уж он в чем-то непреклонен, то спорить с ним бесполезно, а его максимализм порой граничит с идиотизмом! Он продолжает себя оговаривать и ставит знак равенства между „готовностью убить“ и „убийством де-факто“. Что он хочет этим доказать? Кому? Нет, определенно, во всей этой истории он сам загнал себя в угол!»
У Брендона не укладывалось в голове, как можно было спокойно дожидаться обвинительного приговора, если имелась реальная возможность его избежать? Но Стивен предпочитал даже смерть, лишь бы не снисходить до обсуждения своего поступка. При этом он не снимал с себя ответственности за содеянное, но трактовал ее весьма своеобразно, собираясь отвечать лишь перед Всевышним, – просто потому, что не считал преступлением отправить в ад того, кто был, по его мнению, этого места исчадием!