Гена согласился:
– Конечно, проблем хватает! Живая женщина – это тебе не робот. Но скажи, тебе не бывает страшно, что у твоей Зинки однажды замыкание где-то случится, и пристрелит она тебя без колебаний? Или придушит. Просто потому, что она машина…
Мишка внимательно и серьезно посмотрел на собеседника:
– Поэтому, Гена, каждые полгода я стираю Зинаиде память до заводских настроек!
Оба санитара громко загоготали. Убедившись, что привезенный мужчина все еще спит, они покинули помещение вместе с ненужной теперь каталкой. Коллеги вернулись в зал с капсулами и поставили каталку на ее место. Гена закрыл «кабину истребителя» и извлек из кармана халата металлическую трубку размером с ладонь. Он что-то нажал на ней, и прямо перед ним возникла цветная голограмма бородатого крепыша, тоже одетого в белый халат. Бородач стоял, заложив руки за спину. Гена произнес:
– Виктор Сергеевич, докладываю! Заключенный Гомельский разморожен и помещен в одиночную камеру номер 26.
Бородач молча кивнул и неожиданным фальцетом поинтересовался:
– Как он?
– Визуальных измененный не замечено. В себя пока не пришел.
Виктор Сергеевич выслушал его и пробормотал, будто отвечая кому-то еще:
– Ну да, конечно, почти сто лет… Я думаю, ему потребуется дня три минимум. А там посмотрим.
Он, продолжая держать руки за спиной, сделал несколько шагов вправо и вернулся на прежнее место, явно поглощенный какими-то своими размышлениями. Затем, как будто вспомнив про Гену, обернулся:
– А что с двадцать первым, двадцать вторым и так далее? Сколько их там? Десять, кажется?
– Да, десять заключенных. Еще не приступали, занимались двадцатым, ну, Гомельским этим. Уже начинаем. Это недолго.
Виктор Сергеевич кивнул:
– Хорошо, не затягивайте!
Голограмма исчезла. Гена повернулся к Мишке:
– Пошли! С двадцать первого и начнем. И закончим тридцатым.
Он оглянулся и, понизив голос, сказал:
– Тридцатый – это последний политический. Дальше идут одни бандиты и мошенники. В общем, всякий сброд. И из всех политических разморозили только Гомельского! А, начиная с тридцать первого, разморозка будет чуть ли не через одного.
Мишка сделал многозначительное лицо:
– Санитар Прокопий мог бы сейчас тебе сказать, что это не твоего ума дело, Гена. И я бы с ним согласился в этом случае. Ты у Виктора Сергеевича поинтересуйся еще!