Я же была полной ее противоположностью. Обыкновенной мышью, не имеющей собственного мнения, да и кому оно нужно было мое мнение, меня никогда никто ни о чем не спрашивал. Мама всегда все решала за всех, если отец был не доволен, принятым решением, то разгорался скандал, в котором последнее слово всегда оставалось за ней. Случались и драки. Когда рукоприкладство между ними двоими было неизбежно, я пряталась под кроватью, дыша пылью и дрожа от страха, пережидала очередное семейное бедствие. Меня отец никогда не трогал, казалось он и вовсе не замечает моего существования. Я любила молчать больше, чем разговаривать, молчать и слушать, так было лучше и безопаснее. Если ты ничего не сказал, то опровергать тебя никто не станет, не будут и смеяться. Когда я что-то предлагала маме, делилась своими наблюдениями или идеями, реакция ее всегда была примерно одинаковой – она говорила «прям» или «фи», искажая при этом лицо. Подрастая, я все реже и реже делилась с ней своими мыслями, боялась ей рассказать о том, что чувствую внутри, что беспокоит меня, какие страхи преследуют меня, не решалась говорить и об отношениях с одноклассниками. Иногда она и вовсе игнорировала мои вопросы, делала вид, как будто не слышит, что задаю их ей. Поэтому я и была молчаливой обыкновенной мышью, застенчивым, неуверенным в себе ребенком. Вдобавок ко всему у меня были серые глаза, не голубые, не синие, а именно серые, как шерстка у мышки полёвки. Цвет своих волос я тоже не могла никак определить и не белокурые и не русые. По характеру телосложения я была меньше всех своих сверстниц. В отличие от них в свои тринадцать лет я не могла, как они похвастаться грудью. Глядя на них можно было изучать анатомический процесс взросления и перехода от девочки к девушке. Что нельзя было сказать обо мне. Мне казалось, что я была не складной и по-мальчишечьи худощавой: руки весели как плети, которым я никогда не находила места, шея была слишком длинной, ключицы некрасиво выпирали, все было не так во мне. Даже имя, иногда мне в голову приходила мысль, что мама вовсе и не подбирала его для меня, а назвал просто и коротко – Аня, всего три буквы. Одевалась я тоже как мышь, раз в пару месяцев мама брала меня с собой в ближайший секонд-хенд, и из огромного вороха одежды мы выдергивали с ней, что подешевле. Как и с косметикой, я не понимала истинного предназначение одежды, мне казалось, что она должна лишь прикрывать ногату тела и согревать, не о какой красоте, которую могла придать одежда человеку, и мысли не было.