– Я просто заметил, как ты на неё смотрел. Художница. Якобы известная. Хм… странные критерии отбора в «звёзды» нынче у социума. Хотя, что это я. Дело вечное. Тебя как зовут?
– Мор. А ты?
– Зови меня просто стариком.
На вид ему под пятьдесят. Волнистые волосы до плеч, густая небрежная борода; тело, покрытое яркими татуировками и изысканная, но не броская одежда – неплохой такой Старик.
Он стоит, облокотившись спиной на барную стойку, и внимательно смотрит на меня карими горящими глазами, после чего спрашивает:
– У тебя на руке перо с металлическим наконечником, окроплённым кровью. Что это значит?
– Я… писатель, что ли.
– «Что ли» или …?
– Писатель.
– Хорошо. У нас с тобой особенная участь. Стоит гордиться этим, а не скрываться по тёмным уголкам баров.
– И мы её выбрали сами. Ты давно пишешь?
– А разве есть значение?
– А публикуешься, старик?
– И здесь разве есть значение?
– Но какой из человека писатель, если он не публикуется?
Он одарил меня широкой добродушной улыбкой и присел за соседний стул, смачно затягиваясь сигаретой.
– Мор, публикации и прочее дерьмо, это работа. Работать писателем нельзя, им лишь можно быть. А будучи им, тебя должно волновать только одно – как много удовольствия ты словил за сегодняшнюю ночь, от которой родились сотни строчек. Остальное для нас с тобой – блеф жизни.
Я смотрю на бармена, но не замечаю. До боли знакомый голос старика, пробивает во мне брешь, которую не заткнуть стаканом с разбавленным виски. Струя табачного дыма плавает по ладони.
– Почему ты пишешь?
– Да много причин тому, Мор. Одиночество, гордыня, толика болезни, жажда передать что-то возможно действительно важное и прочее. Но знаешь, главное скорее всего у всех нас одно – мы не выбрали это, нас к этому привели. Я знаю, ты говорил ранее прямо противоположную точку зрения, но… ничего поделать не могу, просто чувствую, что мне суждено было с рождения прийти к этой страсти и в ней же и сдохнуть. И знаешь?… – Я вопросительно и с интересом поймал его, полный страсти, взгляд. – Я, блять, счастлив.
Я наблюдаю за безмолвием бутылок, сверкающих по ту сторону барной стойки; ловлю взглядом маститые движения столь же безмолвного бармена; растворяюсь в тихом шёпоте оставшихся посетителей; наслаждаюсь гостеприимством Розы. У меня остаётся последняя сигарета, кладбище заполнено до отказа.