Незаметно обогнув патруль, он нырнул сквозь голые заросли кустарника и оказался вначале пустынной заснеженной аллеи, уводящей куда-то вниз, и небо теперь казалось распахнутым перед ним настежь. Наполеон пересек аллею, и, миновав спящую пятиэтажку, подошел к ярко освещенному окошку ночного ларька на троллейбусной остановке, где на несколько луидоров купил две бутылки пива и пачку сигарет.
Первую бутылку он выпил сразу, не отходя от ларька, большими жадными глотками, потом закурил и отошел к полузанесенной снегом скамейке, где открыл вторую. Страх немного утих, но невыносимость и безысходность бытия по-прежнему заполняли его, хотелось съёжиться и заснуть. Его пробирал озноб, и он плотнее кутался в шинель, засунув руки поглубже в карманы.
Вдалеке вновь показался патруль, – два милиционера с автоматами, – и, стараясь избежать с ними встречи, он вернулся к ларьку и прислонился к ледяной металлической стене, сплошь оклеенной бумажными клочками объявлений. На одном из них, прямо перед его стекленеющими глазами, на маленьком зеленом квадратике было написано:
Он достал из внутреннего кармана мобильник и набрал номер.
Спустя полчаса, когда он, вконец замерзший, сидел, ссутулившись, на спинке скамейки и допивал пиво, возле него остановилась серая «шестерка». Он швырнул пустую бутылку в сугроб, купил в ларьке еще полдюжины пива и сел в машину на переднее сиденье. Водитель тронулся с места, и они понеслись по длинным пустым проспектам мимо ярко-желтых огней осветительных мачт, словно безуспешно стремились по бесконечной взлетной полосе подняться в небо.
Он обернулся, и на заднем сиденье увидел девушку, которую не смог разглядеть в полутьме, освещаемую лишь быстро пробегающими линиями ночных фонарей. Она мельком посмотрела на него, но ничего не сказала и отвернулась к окну, не пытаясь скрыть равнодушия. Он открыл пива и тоже стал смотреть в окно, на дорогу, неотвратимо уносящую в фиолетово-красную ночь.
– Что, брат, загулял? – спросил водитель.
– Тебе-то что, – огрызнулся он в ответ. – На себя посмотри.
– А что я, – миролюбиво ответил тот. – Я работаю, мне детей кормить надо.
Наполеон приоткрыл дверь на полном ходу и яростно выбросил в нее бутылку, затем, обернувшись к водителю, сказал:
– А ты думаешь, ты это только внешне такой, а твой внутренний мир сохраняется в первозданной чистоте? Мир, наполненный отвагой и любовью, где эльфы и доблестные витязи? Ведь ты даже и не догадываешься, что в твоем мире Галадриэль давно уже торгует в шинке бодяжным спиртом, а Гэндальф живет спекуляцией? Лучиэнь, так и не дождавшись Берена, давно уже отдалась двум лучникам одновременно, хоббиты совсем скурились, а Арагорн тупо дрочит в далеких северных пустошах. Ты еще не знал? Ты не знал, что непрерывной стены между внутренним и внешним миром не существует?