Я рассеянно обвела глазами аудиторию. Десятки, сотни склоненных над проштемпелеванными листками голов. Стрижки, пучки, начесы, подбритые затылки, химические локоны. Вон Кира в мрачной задумчивости кусает кончик ручки. Вон Стас-Ставрогин ерошит волосы на затылке и вдруг, видимо придумав что-то, улыбается в пространство мечтательной солнечной улыбкой. А за преподавательским столом тот самый, с внимательными темными глазами и проседью на висках, что спрашивал меня о Катерине на первом экзамене. Мне показалось, что он и сейчас отыскал меня глазами среди других студентов и, заметив, едва заметно удовлетворенно кивнул.
А я все сидела над своим белым листком и никак не могла ничего придумать. Кто мог предположить, что проблемы у меня возникнут именно на письменном экзамене, который, казалось бы, я уж точно должна была сдать с закрытыми глазами. Однако сейчас все мысли, что приходили мне в голову, казались до нелепости банальными. Монолог библиотекарши, монолог героя войны, монолог абитуриентки, пытающейся написать монолог… Чушь, чушь, все это уже тысячу раз было.
Я перевела взгляд на окно и вдруг увидела, как по противоположной стороне улицы идет высокая молодая блондинка, крепко держа за поводок крупную овчарку с седой мордой. Завидев двигавшегося им навстречу прохожего, овчарка насторожилась и напряженно подняла голову, но женщина что-то коротко сказала ей, и та снова спокойно затрусила рядом. И столько было слаженности в их движении, столько внутренней гармонии и единства этих двух, молодой женщины и ее собаки, что в ту же секунду в голове у меня вспыхнула идея. Я машинально сжала кончиками пальцев переносицу – как делала всегда, когда меня посещала какая-нибудь, на мой взгляд, особенно удачная мысль. А затем взялась за ручку и начала писать.
– А чего это Болдин на тебя так таращился? – спросил меня Стас в дверях аудитории, после того как мы уже сдали наши исписанные листки.
– Болдин? – удивилась я.
Я для себя как-то еще на первом экзамене решила, что Болдин – это тот самый дедок с седыми локонами, председатель приемной комиссии.
– Ну да, Болдин, – кивнул он. – Режиссер. Ты его не узнала, что ли? Это же он сегодня к нам был приставлен.
– Я… я как-то не обратила внимания, сосредоточилась на монологе, – отозвалась я.
– А о ком ты писала? – не отставал Стас.