– Да… знаете ли, все хорошо. На красный шел, да.
– С остальными учащимися ладил?
– Ладил, ладил! Его любили почти все! – отчеканил Проскуров.
– Вы так хорошо осведомлены о нем. У вас ведь много студентов? Вы обо всех так много знаете? – Гришин задал вопрос и начал что-то записывать на листке бумаги.
Проскуров слегка запнулся. Его глаза пытались рассмотреть, что же там строчит следователь, шея вытянулась, и сам он, казалось, сейчас расстелется посреди стола. Но следователь поднял взгляд и строго посмотрел на собеседника. Завкафедрой громко сглотнул, потом, словно опомнившись, начал неуверенно:
– Д-да я бы не сказал… Извините, к-как вас величать?
– Денис Александрович.
– Да-да, Денис Александрович, совершенно верно. – Проскуров вытер ладонью капли пота со лба и продолжил: – Пятикурсники тут все глаза нам со своими дипломами намозолили. Все как на ладони. Да и самоубийство не каждый день бывает, знаете ли…
– А почему вы решили, что это самоубийство? – вдруг строго спросил следователь.
– К-как же? Так говорят…
– Кто говорит?
От удивления Проскуров уставил свои глаза на Гришина и не нашелся, что ответить. Промямлил только:
– Н-но как? Все говорят… Повесился, мол… А что, разве нет?
– А его сокурсники что говорят? Друзья-то были у него?
– Да тоже что повесился.
– А о нем что говорят? Как его характеризуют?
– Странный он какой-то был, понимаете?
– В каком смысле странный?
– Ну… – От напряжения Степан Федорович выпучил глаза, красные тоненькие прожилки опутали круглый белок.
Гришин отвел взгляд. Но на листке что-то начеркал, что еще больше взволновало завкафедрой.
За дверью послышались шаги, сначала отдаленные, они все больше набирали громкость, но у самой двери затихли. Кто-то мялся, не решаясь зайти. Гришин уставился на дверь. Проскуров тоже напрягся. Словно за дверью нависла неведомая опасность и вот-вот ворвется внутрь. В кабинете стало тихо. Только навозная муха навязчиво жужжала. Гришин невольно отметил про себя, что она такая же откормленная, как и хозяин кабинета.
Степан Федорович имел представление, что надо бы сказать следователю для того, чтобы разрешить, как ему казалось, этот неприятный вопрос раз и навсегда. Но представление это было уж больно в общих чертах. А когда следователь еще и вопросы начал задавать, так мысли и вовсе перепутались. Нужные слова не искались. Отчего нервишки начали сдавать. Но Проскуров был человеком неглупым, поэтому вскоре взял себя в руки и все-таки нашел убедительные аргументы.