Записки ящикового еврея. Книга вторая: Ленинград. Физмех политехнического - страница 13
Саша Юн Санхо в кочегарке ЛПИ
Сашина судьба сложилась нелегко. Не помню, поступил ли он сразу, но на первом курсе вылетел и не в последнюю очередь из-за непонимания преподавателями его русского языка. Возвращаться на Сахалин не хотел и ему предложили выход – год кочегаром в котельной студгородка, с общежитием. Работа тяжелая, получали они мало, но как-то их «отмазывали» от армии. По такому же сценарию, складывалась учеба Володи Саранчука, студента нашей группы, тоже «общежитского».
Вторым жителем нашей комнаты был Валера Косс – ярко выраженный интроверт. В первое время больше слушал и наблюдал, чем говорил. Правда, свое несогласие с чем-то непривычным или не нравящимся выражал порой бурно, но не агрессивно. Когда был чем-то ангажирован, говорил быстро и неразборчиво. Валера приехал из солнечной Молдавии – из Тирасполя, бывшего одно время столицей автономной республики. Она входила в состав Украины вплоть до «доблестного» освобождения Бессарабии Красной Армией в 1940 году.
Валера Косс фотографироваться не любил
Толя в образе мачо
Наиболее укорененным в советскую действительность являлся третий член нашего микро-коллектива – Толик Полянский. Сын подполковника в отставке из Черкасс, Толик знал, куда поступал, так как на радиофизе – факультете, недавно отпочковавшимся от физмеха, уже не первый год учился его старший брат.
Ближе к реальности Толя на этом фото
Толя был наивным вьюношей, воспитанным в советском духе авторитарным папой-отставником.[7]
Автор замыкал квартет. Мой бэкграунд известен из книги первой. Трудно себя оценивать со стороны.
Леня Смотрицкий, еще один студиоз из нашей группы из Черновиц, говорил, что не только он считал меня «столичной штучкой». Ну да, читал и видел я побольше других школяров, но охотно делился всем, что знал.
Постановочное фото. Так не чертили даже в общежитии
Саша Юн Санхо – староста комнаты 422
Жили мы дружно и даже весело. Стабильностью во многом мы обязаны Саше Юн Санхо, которого мы единогласно выбрали старостой комнаты. Без лишних слов и нравоучений он убирал в комнате, если кто-нибудь забывал во время дежурства подмести и вытереть пыль. Злостных нарушителей не было, но тому, кто забывал о порядке, бывало неуютно. Для меня вся его восточная ментальность, привитая к советской действительности, была источником удивления, а иногда и восхищения.