– Останься! Посиди вместе с нами, клёвыми пацанами! Я тебя провожу потом, а то, как ты щас одна пойдешь, темно уже! – рассудил Коля, видимо слегка «поддатый».
И я согласилась. В квартире было две комнаты. В одной горел торшер, играла музыка, из прикрытой двери доносился визг и хихиканье, кто-то танцевал. В другой – за накрытым столом сидел Сёма и играл на гитаре, Филя, Сашка и Серега подпевали ему:
«Туманный вечер на город опустился.
Погасли свечи, и дело шито-крыто.
Укутав плечи, гуляют синьорины.
В магнитофоне кассета Челентано.
А мы на сломе, и снова пьяно, пьяно.
Давайте деньги, очки, штаны, бокалы.
В кармане кэмэл и три пакета плана.
Где беломора достать? Закрыты уже магазины.
Где беломора достать? Хоть пачки половину.
Где беломора достать? Ну, подскажите сеньоры.
А не то я напьюсь.
Повсюду панки в американском свете.
А мы не янки, мы плановые дети.
Мы любим фанту, варенье и конфеты,
И на Таганку мы не берем билеты.
Предпочитаем вино и дискотеки,
И уважаем страну, где жили греки.
Но забиваем косую для утехи,
И так бывает, что с нами плана нету…».
Сёма раньше пел романтичные баллады, особенно трогательно у него получалась «Снежная королева»:
«Ты такая нежная королева снежная,
распустила волосы, да не слышно голоса…».
А потом у него сломался голос. Как-то он вышел во двор и забасил:
«Эх, вы кони, мои кони…».
Коля положил мне еду на тарелку, налил сок и вино. Я хотела отказаться, но потом подумала, что надо на всякий случай поесть, мало ли что творится дома. Мне в тот момент было тоскливо, все казалось каким-то бессмысленным и не нужным. Хотелось куда-нибудь исчезнуть, провалиться под землю, и чтобы все оставили в покое.
Мы потанцевали немного.
– Я наверно, пойду уже.
– Еще же рано! – запротестовал Коля. – Вон, токо восемь! – он указал на часы.
– Мне еще уроки делать! – неожиданно соврала я. По правде говоря, в школе я скатилась до троек. С гуманитарными дисциплинами еще кое-как, а физику и математику решала Лиза. Мне было наплевать.
Коля вздохнул, и пошел меня провожать. Он в тот вечер много всего говорил. А я почти не слушала. Я так жалею теперь, что не слушала его тогда. Ведь он говорил что-то важное, что-то хотел объяснить. Рассказывал даже про детдом, про родителей, что он совсем их не помнит. Я в тот момент подумала, лучше бы и мне не помнить. Можно было бы придумать их в своем воображении, придумать самыми замечательными на свете, самыми добрыми, и верить, что они такие и есть.