Но Франческо не замедлил шага. Когда они проходили мимо купцов средней руки, кузнецов и пекарей, художников с подмастерьями, аромат трав уступил место запаху пота, а тонкие ткани – грубо сотканной шерсти и шелку. В последних рядах стояли бедняки: чесальщики шерсти, неспособные приглушить свой неуемный кашель, и красильщики тканей с пятнами темной краски на руках. Одеты они были в лохмотья, и пахло от них не духами, а потом и нечистотами. Оба, и Франческо, и Барончелли, невольно зажали себе носы.
Наконец они добрались до огромных распахнутых дверей. Барончелли, всхлипнув, вдохнул полной грудью.
– Не время трусить! – бросил Франческо и потащил его на улицу, мимо попрошаек, расположившихся на церковной лестнице, мимо высокой, изящной колокольни, оставшейся слева.
Они пересекли огромную открытую площадь, пройдя восьмигранный баптистерий Сан-Джованни, казавшийся совсем маленьким рядом с собором. Соблазн перейти на бег был велик, но чересчур опасен, хотя они по-прежнему поддерживали темп, не позволявший Барончелли как следует дышать. После сумеречного собора солнечный свет ослеплял. День обещал быть чудесным, безоблачным, но заговорщику Барончелли он все равно казался зловещим.
Они направлялись на север, на виа Ларга, которую иногда называли улицей Медичи. Невозможно было ступить на ее потертые плиты и не ощутить при этом, какой железной хваткой держал Лоренцо весь город. На широкой улице располагались дворцы его сторонников: Микелоццо, семейного архитектора, Анджело Полициано, поэта и всеобщего любимца. Чуть дальше, в стороне, возвышались церковь и монастырь Сан-Марко. Козимо, приходившийся Лоренцо дедом, в свое время перестроил разваливающийся собор и основал знаменитую монастырскую библиотеку; в ответ монахи-доминиканцы в знак почитания выделили ему отдельную келью, куда он мог удаляться для размышлений.
Козимо даже приобрел сады возле монастыря, а позже Лоренцо преобразовал их в сад скульптуры, роскошную учебную площадку для молодых архитекторов и художников.
Барончелли со своим сообщником подошли к перекрестку с виа де Гори, где купол старейшего флорентийского собора Сан-Лоренцо закрывал собой почти все небо. Этот собор тоже подвергся разрушению, а Козимо с помощью Микелоццо и Брунеллески восстановил его былое величие. Теперь там покоились его кости под мраморной гробницей, установленной перед высоким алтарем.