– Бог должен быть только один, – снисходительно пояснил Ральф. –
Рудра же один как перст, а справляется. Ему нужен не пантеон
божеств, а просто достойный преемник, тоже один. Все остальные –
шлак.
– Ну и кто здесь наиболее вероятный кандидат в преемники?
– Ирвин, – неохотно сказал Хорхе и вздохнул.
– Ирвин, – согласился Ральф. – Потом я.
Сказал – и тоже исчез. Мгновенно, без всяких эффектов.
Наверное, не хотел возражений...
А Хорхе молчал и смотрел на Василия добродушно-снисходительно,
как бы говоря: вот видишь, даже мне-то здесь не так уж много
светит, а тебе и подавно. Не распаковывай вещи, закатай губу
обратно, твои шансы ничтожны, и почему, собственно, ты решил, что
твой природный уровень – высший? От излишней самонадеянности, с
отчаяния или просто глуп? Вот увидишь, повозится с тобой Рудра,
посмотрит на тебя в лупу так и этак, разочаруется и забракует.
Вернет в тот пространственно-временной континуум, откуда ты был
взят, и память об упущенной возможности, наверное, сотрет...
Это значит – вернет в тот проклятый апрельский день на перила
моста? Чтобы снова ждать баржу, желать прыгнуть вниз и бояться
прыгнуть? И все-таки в конце концов прыгнуть, наверно? Падать
плашмя и опять видеть летящую навстречу грязную палубу, всю в
ржавчине и сварных швах?
Но будет ли лучше, если Рудра оставит ему память?
Василий содрогнулся. Нет, только не это. Он понял, что сделает
все, чтобы никогда не оказаться вновь на тех перилах. Он будет
стараться. Он станет лучшим учеником Рудры, а иначе зачем вообще
жить? Точка. Решено.
А смуглый Хорхе, скотина, все понимал, качал головой и
снисходительно улыбался...
– Все мы с этого начинали, – сказал он.