Эдик запер ворота, задвинул засов, пощёлкал выключателем на
стене. Безуспешно.
— Странно. Провода на столбах вроде целые были.
Впрочем, от благ цивилизации он давненько отвык и заранее
подготовился. Достал из запасов свечку, чиркнул спичкой, пересадил
дрожащий огонёк на фитиль. Когда тот разгорелся, светлее намного не
стало, зато на душе потеплело и появилось ощущение… какого-то
спокойствия, что ли.
Теперь можно и временное обиталище рассмотреть не спеша. Чем он
и занялся.
Кстати, первые впечатления не ахти.
Стоялый, прокуренный воздух, пропитанный парами бензина. Дощатый
пол в чёрных пятнах машинного масла. Шагрень штукатурки с разводами
давнишней побелки. Потолок не подшит — над головой только балки,
стропила и листы профнастила. В углу громоздилась груда ненужного
хлама, другой занимал стол-верстак, рядом стояло облезлое, затёртое
кресло. Вот, в принципе, и вся обстановка.
Даже пещера магистра выглядела поуютнее. Но выбирать-то особенно
не из чего, поэтому Эдик не стал привередничать. На ночь и это
жилище сойдёт
Угол столешницы прикрывала газетка, придавленная парой ржавых
ключей семнадцать-четырнадцать. Для надёжности, чтоб не слетела. На
газетке — початая бутыль самогона, гранёный стакан, банка с мутным
рассолом, открывашка с расколотой ручкой и пепельница, полная
смятых окурков. Здесь, похоже, хозяин прятался от жены. Искал в
алкогольной нирване отдушину от житейских невзгод.
Эдик брезгливо отодвинул вонючую пепельницу, плеснул немного в
стакан, понюхал, с омерзением сморщился — в нос ударил дух ядрёного
первача.
— Да-а, не дорнийское.
Естественно. Откуда бы здесь дорнийскому взяться?
Пить он, конечно, не стал — такое с души воротило. Но, как ни
странно, сивушный запах сработал хлеще иного аперитива. В животе
заурчало, засосало под ложечкой, во рту забили фонтаны слюны. Он бы
сейчас целого быка, наверное, съел. С удовольствием. Если б
дали.
Кстати, а кто запретит? Торопиться-то некуда, до утра он
совершенно свободен, чего бы и не поесть. Эдик прилепил свечку на
донышко пепельницы, сдул пыль с верстака, выставил на стол банки с
разносолами.
— Вот и открывашечка пригодилась.
Об столешницу звякнули погнутые крышки, сочно хрустнул на зубах
огурец, в стакане забулькал компот. На вкус — терносливовый. Мясо,
обильно сдобренное застывшим жирком, он ел прямо с ножа, за
неимением столовых приборов. Оказалась лосятина. Точно такую делала
Нилда на кухне Альдеррийского замка, разве что гораздо вкуснее. Но
и эта заходила нормально, особенно с голодухи и с хлебом. Точнее
сказать, с сухарями.