- Заминировать! – коротко приказал он подчиненным диверсантам, а
сам принялся фотографировать машину и с разных ракурсов, не забыв
сделать несколько снимков с изуродованным до неузнаваемости
Пивоваровым.
«Алкаши» сгребли со стола взрывчатку и разбежались по разным
углам комнаты.
Когда они закончили раскладывать заряды, гауптманн успел убрать
в портфель фотоаппарат.
- Mission abgeschlossen, Herr Hauptmann![1] – отрапортовал один
из «алкашей».
- По-русски, Генрих! – недовольно процедил гаптманн. – Мы не в
Германии!
- Виноват! – вновь перешел на русский Генрих.
- Уходим! – произнес гауптманн, забирая портфель со стола.
После того, как они вышли на улицу, и отошли на значительное
расстояние от дома, в квартире профессора прозвучал мощный взрыв,
вынесший не только окна, но и обрушивший даже межэтажные
перекрытия.
***
Выехав со двора, водитель неспешно покатился в направлении
Лубянки. Фролов повернулся к Трефилову, оценивая психическое
состояние профессора. Невзирая на трагическую случайность со
смертью «добровольца», Трефилов уже практически «пришел в себя».
Мало того, вооружившись блокнотом с ручкой, он рисовал на листке
бумаги какие-то одному ему понятные схемы, при этом беззвучно
шевеля губами.
- Бажен Вячеславович, - оторвал его от увлекательного занятия
Фролов.
- А? Простите… - профессор оторвался от расчетов, - не
расслышал.
- У вас есть какое-то объяснение всему случившемуся? – спросил
Фролов.
- Что именно вы имеете в виду? – уточнил Трефилов.
- Ну, почему постарел и умер один из добровольцев, мне,
более-менее понятно, - ответил Фролов. – Ваша машина вычерпала весь
его ресурс индивидуального времени. Правильно?
- Совершенно! – отозвался профессор. – Его организм исчерпал
все, что ему было отпущено природой.
- И все это время было перемещено в организм второго
«добровольца»?
- Несомненно, - кивнул профессор.
- Тогда где же оно? Куда делось? Допустим, ему оставалось совсем
немного, несколько лет…
- Хм… задачка-то не из легких, - усмехнулся Трефилов. – Нужно
будет провести еще кучу экспериментов… А насчет потерянного времени
у меня есть одна мыслишка: а что если возможна ассимиляция
индивидуального биологического времени разных организмов?
- Что возможно? – переспросил Фролов.
- Ассимиляция… смешивание… совместимость… А что, если организм,
получив донорское время не ускорился, а адаптировал это время под
свои нужды? Расширил, так сказать, изначальные границы, опущенные
ему матушкой природой?