Дина. Сорок семь или сорок восемь, наверное не знаю. Он очень сохранился, лицо моложавое, почти без морщин и такое… чистое; и хорошая фигура. (Улыбаясь.) Он умеет и одеться.
Тенор. И нарочно покороче стрижет волосы – a я бы на его месте такую белую гриву запустил. Ха-ха!
Лиля. Ну, пустяки, только бы не лысый. Ужасно боюсь лысых…
Козлов. Да о чем вы, господа? Лысый не лысый, тут речь о деле идет, а они… Как твое мнение, Костик – выскажись, как наш председатель, ты и устав блюдешь.
Костик. Нельзя принять. Какая бы там у него душа и шевелюра не была, а раз он не стародубовец – в землячество принять нельзя. Пусть идет в свое.
Дина. У него своего землячества нет: та гимназия, где он когда-то учился, не то совсем закрыта, не то перенесена в другой город.
Онуфрий. Вот Мафусаил!
Стамескин. Я стою за прием. (К Онучиной.) Вы также?
Онучина. Я также. Конечно, принять!
Козлов.(вызывающе). Это на каком же основании, Стамескин? Вообще я замечаю, что вы и ваши товарищи совсем не намерены считаться с уставом. Вы проваливаете ссуды, требуете, чтобы деньги шли на посторонние землячеству цели…
Онучина. Мы не считаем их посторонними.
Петровский. Господа, господа, здесь не собрание! Успеете в субботу наругаться, ей-Богу!
Козлов.(сердито). Молчи, тетя! Я нахожу, что Стамескин своими отступлениями…
Костик. Погоди, Козлов. Стамескин, не хотите ли вы изложить вашу точку зрения? Погоди же, Козлов.
Лиля. Я тоже стою за принятие Старого Студента.
Костик. Да успеете вы, Лиля! Стамескин, за вами слово.
Стамескин встает, закладывает руки за спину и говорит медленно, слегка в нос.
Стамескин. Я нахожу, что вы, господа, ставите себя в очень тесные рамки, в которых скоро задохнетесь от неимения настоящего, живого дела. В то время, когда люди стремятся к слиянию в естественные большие группы, вы устанавливаете какие-то внешние незначительные и даже смешные признаки…
Козлов.(нетерпеливо). Что же, по вашему мнению: и студенческий мундир – только внешний признак?
Стамескин. Если только вы в нем не родились… Но и тогда он будет только цветом вашей кожи и, стало быть, остается признаком внешним…
Гриневич. Нет, позвольте! Я хочу сказать! О выборах мы потом поговорим, – вы вот что скажите мне…
Костик. Господа! Так нельзя же!
Онуфрий. Оставь, Костя, теперь его все равно не остановишь. Говори, Гриневич, отводи душу.