- Кристина, перестань бояться каждого шороха. Да, я служу
Филиппу – ты об этом знала с самого начала. Но я вовсе не людоед, и у меня нет
кладбища мертвых жен, поэтому не надо так на меня смотреть. Пойдем уже,
прохладно, - по-хозяйски примостив руку у нее на пояснице, проговорил Ланс.
Кристина с опаской всматривалась в его лицо. Выпитое за
вечер вино определенно развязало ему язык – он стал смелее, увереннее, и все
меньше походил на того несчастного, измотанного жарой и жаждой человека, в один
прекрасный день оказавшегося на пороге ее дома. За ними всего лишь закрылись
ворота, а показалось, что захлопнулась ловушка, мастерски расставленная
Филиппом.
Кристина беззащитна перед венценосцем как никогда: ее семья
далеко, да и она сама скорее добровольно отправится в лапы к Филиппу, нежели
позволит себе впутать в скверную историю отца или Эмму; она одна теперь, за нее
некому заступиться, и вся ее судьба отныне в руках незнакомца, идущего рядом. Чего
ждать от него? Чего ждать от человека на службе у Филиппа? Она не знала. Не
знала, но верила, что испытания, выпавшие на ее долю, не могут быть бесконечны,
и рано или поздно кошмар закончится, а то доброе, что еще осталось в этом мире,
протянет ласковые руки и обогреет. Быть может, в этом человеке и есть спасение?
Ну и что с того, что служит он Филиппу? Он же не скрывал этого, а должен был,
если бы хотел обмануть ее. Этот захмелевший человек, так открыто говорящий с
ней о Филиппе, закрыл глаза на всю ту мерзость, которую ей не простили ее же
«праведные» сопоселенцы и клявшийся в любви до гроба Камиль; они ее не
простили, а он, чужак, протянул руку помощи. И хочется верить, что не врали те
глаза, что участливо взирали на отвергнутую своими же девушку, предлагая помощь
пусть даже таким, довольно своеобразным способом. Так можно ли записывать его в
негодяи лишь только потому, что он не ренардист, а человек Филиппа? Ведь здесь
тоже живут люди, и больше половины мужского населения так или иначе, но служат
королю – не могут же все быть подонками, подобными тем, кто надругался над ней
месяц назад в таверне!
И все же, чем ближе подходили они к дому, тем больше
сомнений закрадывалось в душу измученной девушки, уже не знающей, где правда, а
где ложь; ступая по мощенной камнем дорожке, ей все больше хотелось
развернуться и убежать отсюда, и если б не рука, мягко, ненавязчиво, но при этом
довольно уверенно придерживающая ее, она б наверняка хотя бы попыталась
вырваться из молчаливого гнетущего плена, ощутимого кожей.