Отсмеявшись, стражник смахнул
выступившие слёзы и негромко произнёс:
— Так.
Замолчал, оглядывая меня. Замолчал
для всех, кроме меня.
— Алрос, ты уже совсем зарвался.
Глянь на него. Откуда у него столько камней?
— Это наши с ним дела, Хурт, он
меня обидел, пусть платит, пусть выворачивает кисет до дна и валит
отсюда.
— Не, теневик, на этот раз ты
увлёкся.
— Не увлёкся. Это тот, что три
дня назад поссорился на площади со всеми союзами. Никто за него не
вступится.
— Насчёт всех ты погорячился. С
семьей он не ссорился.
— И что?
— И ничего. Меня о нём
предупредил старший Нулар. Какие ещё у тебя могут быть с ним дела,
не ври мне тут.
— И что? — упрямо повторил Алрос.
Недовольно спросил. — Семья берёт его под свою защиту или у семьи
на него планы?
— Не. Ничего не знаю. Насчёт
этого старший Нулар мне ничего не говорил. Давай, требуй с него
сотен шесть, и расходимся.
— Тысяча гораздо лучше сотни,
Хурт.
— Нет. Я же вижу, он всё понял,
предложил снизить цену, а не принялся правды добиваться.
Понимающий. Не дери десять шкур на пустом месте. Глянь, как глазами
сверкает — явно попробует удрать, если ты будешь
настаивать.
— Для того тебя и
позвал.
— Заканчивай, Алрос. Сотня и
спокойный день гораздо лучше, чем тысяча, драка, а потом до вечера
отчитываться старшему Нулару. Моё спокойствие не стоит
тысячи.
— Бери половину его
кисета.
Я с интересом ждал ответа стражника,
Хурта. То, что он тянул с ним, ясно говорило, что сомневается.
— Нет. Планы не планы, но у
меня тоже голова на плечах есть. Нулар на пустом месте не стал бы
заводить этот разговор. Это тоже того не стоит.
В общем, из этой грязной дыры я
вышел, практически лишившись духовных камней. Казалось бы, у меня
их должно было оставаться очень и очень немало, но большая их часть
— это духовные камни Второго пояса, а изрядное количество нужных
вот здесь, в этом Поясе, я использовал во время турнира. Вроде и
две же пригоршни всего, — но запасы неожиданно показали дно. Я и
шесть сотен с трудом наскрёб.
Алрос, чем дольше я выискивал в
кисете последний десяток камней, тем шире улыбался.
Напоследок отправил ко мне
мыслеречь:
— Умник, когда к ночи будешь
искать, где же устроиться на ночлег, то помни — даже не смей
открывать двери гостиниц, если не готов на коленях просить у меня
прощения.
Я ухмыльнулся и представил, как
вонзаю ему в средоточие Коготь: