И совсем тихо добавил:
– Если, конечно, не полюбила другого.
– Будь покоен, Гектор, этого не случилось!
Братья резко обернулись. Они сидели возле своего шатра, перед костром, и не заметили, как неслышными шагами к ним подошла Пентесилея.
– Простите, я не подслушивала – просто услышала последние слова.
Женщина, наклонившись, подбросила в костер пару веток, и огонь заплясал синими сполохами в ее глазах.
– Ты напрасно думаешь, Гектор, – тихо сказала амазонка, – что женщина, если она слаба, не может постоять за себя. Твоя маленькая жена сильнее многих мужчин.
Гектор вспыхнул, то ли уязвленный такой откровенностью, то ли смущенный собственным сомнением.
– Я говорил не о насилии! – воскликнул он почти с досадой. – Я подумал, что она сама могла…
– Не могла! – еще жестче прервала его Пентесилея. – Измена – это и есть слабость. Мне кажется, Андромаха сильнее.
Гектор в изумлении посмотрел на жену брата.
– Но… она считает меня мертвым, Пентесилея! Она ВИДЕЛА мою гибель.
Амазонка усмехнулась:
– Она видела ее уже во второй раз, Гектор. Поэтому, скорее всего, снова не поверила. Доброй вам ночи!
Ахилл проспал последние четыре предрассветных часа, расстелив овчину прямо на земле перед шатром. Гектор ушел в шатер и тоже лег, но уснуть не смог. Герой спрашивал себя, из-за чего не спит: из-за страха за жизнь брата, которому предстоял страшный, возможно, смертельный поединок, или из-за того, что он, царь Трои, сын мудрого Приама, задумал и собирался осуществить?
Потом все эти мысли ушли. Великий воин и полководец вновь стал самим собою: единственное, что осталось в его сознании – четкая и реальная картина предстоящего боя (а он твердо знал, что бой произойдет при любом исходе поединка).
И вот они стоят друг перед другом: два войска, две силы, две воли. Два жребия лежат на весах богини судьбы.
Как только смолк грохот барабанов, от темных рядов лестригонов отделилась еще более темная масса (всем показалось, что это не фигура, а именно масса, если не бесформенная, то нечеткая, словно слепившаяся из полусумрака рассвета, неестественная во все более ярком зареве утра).
Каррик, а это был он, сделал пять или шесть шагов и встал, ожидая.
– Я пошел, – сказал Ахилл, соскакивая с колесницы и вертикально втыкая в землю свое копье – по условиям поединка использовать копья было нельзя. – Пускай «пелионский ясень» ждет меня: возьму его, когда вернусь.