Анж поймал себя на том, что неосознанно выводит на картоне профиль поляка: маленький подбородок, тонкие губы, большие уши, немного прищуренные глаза. Этот человек, должно быть, счастлив, у него есть родина и множество верных друзей. Он никогда не предаст.
– Смотри, Анжей, – наконец позвал Ксаверий. – Если что не так, говори сразу.
Все столпились у глиняного бюста. Архипенко присвистнул:
– А Савва-то гений. Не устаю восхищаться! Только вот… ты позволишь? – и четкими движениями кончиков пальцев чуть опустил книзу уголки губ на портрете.
– Пожалуй, пожалуй! – согласился Дуниковский. – Анжей, как тебе?
Дежан смотрел на свое отражение. Да, те же черты, та же печаль в глазах – незрячих, без зрачков, как у греческого мудреца. Неотступная тоска одинокого и скучного Пьеро, чье проклятье запечатано в странном, вытянутом лице.
– Да, – выдохнул художник. – Будь я дикарем, непременно обвинил бы тебя в похищении души. Ты слишком хороший мастер.
– Мы действительно можем украсть душу, – задумчиво произнес Архипенко. – Но взамен дарим обновленную.
– Интересная мысль, – отозвался Бранкузи. – Это правда, Бог свидетель.
– Не поминай всуе! – одернул румына Ксаверий. – Искусство – оно человеческое.
– Зато искра – Божья, – парировал Архипенко.
Анж откупорил следующую бутыль. Все с готовностью протянули стаканы.
– За искусство созидающее, – произнес он. – Красиво звучит, но сам я не очень верю.
– Мне сдается, – многозначительно прищурился Дуниковский, – что ты поверишь. Быстрее, чем все мы…
– А есть картины, что убивают, – вдруг встрепенулся Сутин. – У нас в Смиловичах жил один дурачок… кадохэс… Рисовал мелом и углем на заборах. Его били сильно, особенно мясник. Он и меня бил за портрет своего дяди-ребе. Только вот как-то стали люди болеть и умирать. Потом поняли, что мрут лишь те, кому он картинки на стене или на заборе рисует. Наш ребе долго разговаривал с… – Хаим благоговейно ткнул пальцем в небо.
– Чего твой дурак от людей хотел-то? – спросил Архипенко.
– Кто его знает, афорц эн росл! – Хаим сплюнул в траву. – Ребе говорил, что мы нагрешили и нам послано испытание.
– Что было потом? – спросил Анж.
– А так… Его тихо удавили. Жандармы даже не сильно сердились. Урядник поворчал…
– Так-таки и убивали эти рисунки?! – не поверил Дуниковский.
– Да… людям становилось душно, синели… а после смерти картинки сразу пропадали.