– Я выставил много вина, – сказал Фредэ. – По крайней мере, на полчаса нас оставят в покое. Каждый из присутствующих получит вот такой предмет. Это той-той, напиток из Америки. Он станет для вас пропуском в иное время… или же в иной мир. Рекомендую налить совсем немного и выпить залпом. То, что вы почувствуете и увидите, будет очень странным. Поэтому не уверенным в своей душевной крепости рекомендую хорошо подумать, стоит ли принимать напиток вообще. По той же причине мы не приглашали женщин.
– Вы нас более пугаете, чем интригуете, – заметил Жакоб.
На улице раздавался монотонный гул. Здесь же было слышно, как потрескивает свечной воск.
– Я готов, – наконец раздался голос Аполлинера.
– Я готов! – эхом вторил Модильяни.
– Я готов! – в свою очередь отозвался Сальмон.
Берта с дочерью разнесли по столам сосуды – каждому гостю по одному.
– Тогда прошу наполнить стаканы, – произнес Фредэ. – Вы совершите путешествие лишь один раз. А потом… потом той-той станет просто экзотическим напитком. После вашего возвращения я готов выслушать любые предположения о том, чем же это может являться.
* * *
Анж намеренно запоздал, наблюдая со стороны, как меняются лица присутствующих. Одни сидели с блаженно закрытыми глазами, другие были насторожены, третьи крайне напряжены. Со всех сторон раздались тяжелые вздохи и сдавленные восклицания: никто не был готов к жгучей остроте напитка. Потом всё замерло. Наверное, такая тишина царит в опиумных салонах Шанхая. Фредэ и Пижар также с интересом и некоторой завистью наблюдали за окружающими – ведь им-то больше никогда не попасть в тот странный и прекрасный мир…
* * *
Художник решился глотнуть напиток, лишь когда самые стойкие из гостей начали подавать признаки жизни. Последнее, что он увидел до погружения в транс, были зрачки Макса Жакоба, быстро бегающие под полуприкрытыми веками.
* * *
…Анжа вновь закачали тропические волны, и распахнулось черное южное небо, покрытое мириадами ярких звезд. Беззлобно рыкнул в темноте ягуар, придвинулись ближе любопытные глаза обезьян. Оставив добычу, шумно вспорхнула к пальмовым кронам хищная птица. Прогремели в сельве искореженные доспехи. Немыслимо далеко на востоке скрипнула ржавая якорная цепь.
Но на этот раз всё было словно понарошку, как декорация в театре…
Только она казалась настоящей – смуглая девушка на краю прибоя. Ей мешали грубые путы на тонких запястьях, и она звала Анжа глазами – невыносимой мукой в ярко-зеленых зрачках. Черты девушки были всё так же размыты и неразличимы.