…Он рванул крышку присыпанного пылью люка.
Ева отшатнулась от рыжих струй, хлынувших в разные стороны. Два раза громко чихнула и наклонилась вперед: оказалось, что под люком скрывалась узкая щель, ведущая под землю.
Опять яма?!
Хлыстов вынул из кармана нож, подтянул баронессу к себе, – их по-прежнему связывала веревка. Раз-два, – и та оказалась на свободе. Жестами (по привычке, что ли?) Хлыстов приказал Еве спускаться вниз.
Баронесса присела на корточки. Хворые глаза не сразу разглядели веревочную лестницу, уходящую в темноту.
– Это ты сделал?
Вопрос повис в воздухе.
Она повернулась к Хлыстову. Проговорила, задыхаясь от ненависти:
– Может, довольно молчанки? Ты ведь раскрыл карты!
Хлыстов мотнул головой и поправил ремень винтовки.
– Ну… Как знаешь… – Она опустила ноги в щель, нащупала перекладину лестницы. Струйки песка срывались с проема и исчезали в темноте. – Если так тебе покойнее…
Свет, который возник непонятно откуда, прогнал тьму. Ева спрыгнула с нижней ступеньки и изумленно округлила губы.
– О-о-о… Боже милостивый… Что это?
Это был отрезок подземного коридора, с двух сторон запечатанный обвалами песка и щебня. Довольно узкий, тем не менее способный послужить надежным убежищем от ночных ветров. Ева подошла к стене и осторожно приложила ладони к отшлифованному до стеклянной гладкости камню. Свет, который лился с его поверхности, тут же стал ярче. В глубине проступили неясные очертания. Ева отпрянула: ей показалось, что на стене проявилось изображение гротескных фигур. С ними было что-то не так… Нечеловеческие пропорции? Звериные маски на лицах? Баронесса подслеповато прищурилась: или это люди со звериными головами?
Она так засмотрелась, что не заметила Хлыстова: а тот бесшумно, словно привидение, возник рядом. Ева отпрянула, диковинные картинки растворились в светящемся тумане. Стена вновь стала равномерно белой.
– Что-нибудь увидела? – спросил Хлыстов.
– Ничего, – соврала она с мстительным холодком в голосе.
– Брешешь?..
– Я ведь ответила тебе, Петруша.
Какое-то время Хлыстов пристально смотрел на стену. Казалось, камень заплачет, не стерпев столь въедливого взгляда. Потом Хлыстов повернулся к Еве, его широкие ноздри трепетали.
– Я не Петруша, – произнес он едва разборчиво.
– А кто тогда? – поинтересовалась баронесса.
– Это не важно.