На этой неделе – свежие снимки. Синдромы газовой гангрены, чумы, холеры, брюшного тифа, дифтерита, туберкулёза, сапа. Обмороженные конечности. Лица, ошпаренные кипятком.
А вот данные от харбинского отделения – там проверяли, сколько времени человек может продержаться без пищи и воды.
Накамура читает и рассматривает материалы с полным спокойствием. Он не видел Изуми уже неделю, но не позволяет себе мысли о том, что её больше нет. Может, она просто ждёт своей очереди – тогда есть надежда. Нет надежды. Есть-нет-есть-нет, это вертится в голове Накамуры, и он перестаёт понимать суть написанного в отчётах харбинского отделения.
В лабораторию заходит незнакомый Накамуре офицер, судя по знакам отличия, полковник.
Санарава отдаёт честь, смотрит вопросительно.
«Тут только малыши? – интересуется полковник. – Мне нужен подготовленный лаборант».
«Накамура!» – вызывает преподаватель.
Накамура встаёт. Он очень надеется, что увидит Изуми. Возможно, ему придётся работать неподалёку от камер.
«Я рекомендую Накамуру, – говорит Санарава. – Был отличным курсантом, сейчас один из самых дисциплинированных и старательных лаборантов».
«За мной».
Незнакомый полковник немногословен. Накамура едва поспевает за ним.
«Ты знаком с работой доктора Иосимуры?» – «В общих чертах». – «Подробнее».
Полковник шагает так, точно не успевает на поезд. На каждый его шаг приходится три шага Накамуры. Последний вспоминает, что бывал однажды в отсеке, где работает Иосимура. Лаборатория № 5 – табличка на двери, и больше ничего. Но он не видел опытов, только пустую лабораторию.
«Прежний лаборант в госпитале с тяжёлой травмой. Один из заключённых разбил ему голову куском батареи, который прятал в камере под матрасом. Ты будешь записывать всё, что говорю я, а также доктора Танава, Томиока и Иосимура. Я – доктор Мики».
Накамура немного путается в именах. «Доктор Мики», – повторяет он про себя.
Они проходят через общий отдел, минуют знакомые Накамуре лаборатории чумы, холеры, туберкулёза, затем идут по коридору к внутренней тюрьме. Этот коридор Накамура помнит смутно, но именно через него приходилось возить тела в крематорий.
Здесь он впервые увидел Изуми. Её вели, хрупкую, но гордую, из тюремных камер в одну из бактериологических лабораторий. Она пережила чуму, выдержала, выдавила из себя, как гной из лопающегося бубона. И потом, гораздо позже, она осталась на полчаса наедине с Накамурой, курсантом-сторожем. Ей хотелось говорить – почти все её соседи по тюрьме были китайцами, не понимавшими по-японски. Она была единственным «бревном» японского происхождения. И ей хотелось говорить на родном языке.