А я замерла и сжалась, скукожилась под его горячим сильным телом, как урюк на солнце.
- Ты что, боишься? – прошептал Лим чуть отстраняясь.
Да, дреммы поберите, я боялась! Сознаюсь (хотя бы себе), что причина того, что я все еще девственница не только в чрезмерной занятости и необходимости зубрить от заката до рассвета, но и в элементарном страхе близости. Ведьме быть, как выражаются мои подружки, ромашкой вообще-то вредно! Многие заклинания непорочным не даются, многие зелья их руками не варятся, ну или не той силы получатся. Потому большинство из магически одаренных девушек стараются избавиться от невинности при первой возможно и даже сами эти возможности себе создают. Но не я.
А все почему? Да потому что, когда мне было всего одиннадцать, когда мой магический дар еще не пробудился, я жила в пансионате – в такой школе-интернате, куда спихивают неугодных и внебрачных дочерей да осиротевших аристократок. Чтоб с глаз долой! И вспоминали о таких, как я, о сосланных, только ко времени, когда подходил возраст замуж выдавать. Кого-то в династические браки пристраивали, кого-то из-за титула в жены брали, но большинство присматривали себе богатые престарелые вдовцы. И девушки за них шли с радостью, чтобы сбежать из полуголодного, полухолодного пансионата. И некоторые из них потом возвращались уже как меценатки, привозили еду, игрушки, одежду и тому подобное в качестве подарков.
А вместе с тем и рассказы о своей новой жизни. Вот один я такой и подслушала. На свою беду. Девушка вышла замуж еще до выпуска и, приехав назад, как благотворительница, сидела в библиотеке со своими недавними подружками и в красках, в жутких подробностях рассказывала все о первой брачной ночи со своим престарелым мужем. Сквозь слезы. И про омерзение, и про боль, и про то, что эта пытка теперь повторяется, хоть и в силу преклонного возраста супруга, не часто. Меня тогда так проняло, что я, все время рассказа прятавшаяся за стеллажами, подпалила книгу, за которой собственно и пришла в библиотеку. Так у меня дар мой магический и пробудился. Но я по глупости своей об этом тогда никому не рассказала.
А когда настало мое совершеннолетие, и по мою душу (хотя скорее тело) пожаловал мужчина, доживший до благородных седин. На вид он был не так уж и плох, сохранил прекрасную гордую осанку, ясный взгляд и подтянутую фигуру, но годы брали свое. Он был морщинист, дряблокож и от него за версту пахло стариком, никакой дорогой парфюм этого не мог скрыть.