Оплакивалась абсолютно каждая утрата.
И Кель смотрел на них всех, выжигая эту картину в своей памяти.
Он ещё не знал, что должен был делать дальше и как ему надлежало
решать все те проблемы, в которых ныне буквально захлёбывалась его
родина. Он не имел об всём этом ни малейшего понятия. Но, если он в
чём-то и не сомневался, так это в том, что навсегда запомнить
разразившуюся трагедию он был обязан. Конечно, ему ещё только
предстояло вникнуть во все её нюансы и оценить истинную полноту её
последствий. Иначе и быть не могло. Но конкретно сейчас, в данный
момент, он считал своим долгом пропустить через себя как можно
большую часть горя его народа. Ему следовало впитать в себя всю
столько их боли, сколько это вообще было для него возможно. Ибо
теперь ответственность за их судьбу лежала именно на его плечах. А
нельзя вести в будущее тех, кого ты совершенно не понимаешь.
Невольно Кель задумался о том, а будут ли его самого оплакивать
подобным образом, когда настанет его смертный час? Сможет ли он
своими действиями добиться хотя бы толики тех почтения и признания,
что заслужил, будучи королём, его отец?
Но, быстро поняв, что такие мысли сейчас были в высшей степени
неуместны, Кель погнал все эти вопросы прочь и вознамерился уже
вернуться к созерцанию погребального костра, как вдруг взгляд его
зацепился за одну фигуру.
Это был молодой парнишка. Светловолосый, невысокий и ужасно
грязный. Сперва Кель принял его за человеческого ребёнка, что,
вызвав немалое удивление, и привлекло его внимание, но затем,
присмотревшись тщательнее, он опознал в парне полуэльфа. И это, на
самом-то деле, удивляло даже больше. Полуэльфы — громадная редкость
не то что для Кель’Таласа, а и вообще для Азерота. Тут же ещё и
сумевший пережить такую катастрофу…
Однако, чем дольше Кель наблюдал за парнишкой, тем меньше его
голову занимали мысли о факте необычного происхождения. В парне
обнаружилось нечто гораздо больше достойное внимание Келя, хотя
Кель пока и сам был не в состоянии понять, а что же именно это
было. Но всё же лицо парня никак не желало давать ему покоя. Да,
оно не выражало печали и горечи, подобно ликам из толпы, в первом
ряду которой он и располагался, но дело было не в этом. Или,
вернее, не только в этом, поскольку Келю уже попадались те, чьи
выражения не несли ничего, кроме полного и всепоглощающего
отчаяния. Пережитое высушило их настолько сильно, что испытывать
нечто иное они попросту не могли. Всего-навсего пустые оболочки,
коей завладевший вниманием Келя парнишка определённо не являлся.
Его взгляд, как и само лицо, был абсолютно безразличен, но вместе с
тем в нём не ощущалось и пустоты, отражавшей утрату всякой цели в
жизни. Он просто смотрел в огонь ещё на протяжении полуминуты,
после чего отвернулся и, ловко протискиваясь меж более крупных
взрослых, скрылся в глубинах собравшегося народа.