– Ты думаешь, что сможешь решить исход этой войны?
– Ген, я ничего не думаю, просто я по-другому не могу, – и отвернувшись: – Мне стыдно.
– С тобой все ясно. – Геннадий сокрушенно качнул головой. – Значит, когда едешь, еще не знаешь?
Повторно заданный вопрос прозвучал без нажима. Друг – на то он и друг, чтобы не требовать сиюминутного ответа. Захочет – скажет, не захочет – не надо.
– Правда, не знаю. Жду. – Сергей хотел поделиться тем, как тяжело у него на душе, но промолчал.
– Может, зайдешь? – Дворянинов снова кивнул в направлении находившегося за гаражной стеной дома.
Ефимов отрицательно покачал головой.
– Ты тут моим помогай, если что. – Он хотел сказать «если что со мной случится», но в последнюю секунду осекся. Не стоило раньше времени настраивать друга на похоронный лад.
– В любое время. – Геннадий широко развел руками. – Сам знаешь.
– Ладно, Ген, я поехал, – виновато улыбнулся Ефимов, – дел полно. Надо многое успеть.
– Езжай, – с грустью в глазах согласился Дворянинов. – Уезжать будешь, не забудь заглянуть.
– Естественно, – ответил Ефимов и попытался улыбнуться еще раз. Не получилось.
– Слушай, – уже вдогонку прокричал Геннадий, – все-таки за каким хреном ты туда полезешь? Чеченцев не любишь?
– Да нет. – Сергей неопределенно пожал плечами. – Я же сказал, Ген… я действительно не могу быть здесь, когда там гибнут только что призванные в армию пацаны. Да и, – он уже взялся за ручку дверцы, – тянет меня туда. Знаешь, – слова признания давались ему с трудом, – возможно, война – единственное место, где я хоть иногда чувствовал себя человеком… – Он грустно улыбнулся и, больше не говоря ни слова, открыл дверцу, плюхнулся на сиденье и, заведя мотор, покатил прочь.
В тот раз на войну он так и не уехал – через два дня из военкомата (вопреки его просьбе) принесли повестку. Жена и мать ревели одновременно. В тот раз он не смог перешагнуть через их слезы, не смог оставить маленьких ребятишек, не смог уйти в неопределенность, не смог, не смог, не смог… И целый год был сам не свой, все переживал, нервничал, не находя себе оправдания.
И вот теперь, спустя годы, когда огонь войны на Кавказе заполыхал вновь, он перешел свой Рубикон. Возврата назад не было. Контракт подписан, новая форма, комната в общежитии, и жизнь потекла по иному руслу.