– У нас тоже была гражданская война, – опять возразил Вальтер. – Она длилась долго, с самого конца мировой войны и до прихода к власти Гитлера… В конце концов мы ее выиграли: не дали красным захватить власть.
– Тогда и у нас была гражданская война… Французская гражданская война… только она получилась очень короткая, всего недели на две. Мы просто стояли… Стояли и молчали. Стоим, курим, а у каждого на правой руке плащ, и под плащом угадывается ружье… Некоторые и открыто ружье держат, но никто не стреляет. Стоим, смотрим…
Франсуа усмехнулся; ухмылка опять получилась недобрая. Петя почувствовал, что он бы сто раз подумал перед тем, как подойти близко к вооруженному Франсуа. Очень хорошо, что это «свой».
– А на мостовой проведена белая черта, мелом, – продолжал Франсуа. – Толпа остановилась у черты… Орут, красными тряпками махают! «Долой!» – кричат – «Долой белогвардейских горилл! Да здравствует социалистическая республика! Долой правых! Долой!». А черты никто не переходит.
– А если бы перешли?
– Тогда мостовые Парижа опять окрасились бы кровью французов. Как в далеком тыща восемьсот семьдесят первом. Но в том-то и дело – черты красные не перешли.
– Но власть вы им отдали! Это главное.
Франсуа развел руками.
– Пока отдали. Правительство Леона Блюма даже запретило наши организации. А мы их тут же опять создали под другими названиями.
Профессор весело захохотал.
– Этих ребят не уничтожишь!
– Да! – Франсуа говорил с явной гордостью. – Граф Жан-Франсуа де ля Рокк создал организацию из шестидесяти тысяч членов. Организация разбита на отряды, и у каждого – свой склад оружия. Все шестьдесят тысяч готовы выйти на улицы по приказу своего руководства. Мы отобьем любую атаку красных. Но мы не хотим стрелять во французов.
Петю заинтересовало другое…
– Позвольте! Но ведь сами же французы довели страну до бунта?! Ладно, Стависский – русский эмигрант…
– Еврейский эмигрант, – мягко поправил Франсуа. – Русская эмиграция очень плохо отзывалась о Стависском.
– Пусть еврейский… Главное, что эмигрант. А Кьяп? А депутаты и члены правительства?
– Конечно, это были французы… Очень плохие французы. Точно такие же скверные, подлые люди, какие в России довели до революции в тысяча девятьсот семнадцатом.
– Подонки везде одинаковы! – вмешался красивый, грохочущий баритон профессора. – Это нормальные люди в каждой стране чем-то отличаются от других. Этим они и интересны друг другу, все народы и все люди – что они разные! А негодяи, воры, проститутки, революционеры – они серые, как мыши, и везде одинаковы. Французских подонков вы никак не сможете отличить от русских, немецких или персидских!