По обочинам Переяславской дороги, что начиналась сразу за Богоявленским монастырем, расположенным непоодаль от Кремля, пестря разноцветными одеждами, толпился московский люд. Над городом, расцветив багрянцем купола церквей, горел закат. Светилось всеми красками радуги облачное небо.
Великий князь покидал Москву… Прошло всего два года после Куликовской битвы, в которой был разгромлен Мамай. И вдруг новая напасть. Узнав, что на стольный град нежданно-негаданно идут тумены ордынского хана Тохтамыша, Дмитрий Иванович созвал Боярскую думу. Долго спорили: что делать? Наконец решили: Москву оборонять, но великий князь пусть отъедет на север в Кострому и там собирает полки…
Из ворот Никольской башни чередой выезжали всадники. С арки равнодушно глядел им в спины Николай Чудотворец. Большая икона с ликом святого и негасимой лампадой под ним была видна издалека. Бабы крестились на образ, вздыхая, утирали слезы, мужики хмурились, молчали. Притихли даже ребятишки, не бежали следом за воинами. Лишь нищие, тряся лохмотьями, выставляли напоказ шрамы и язвы, просили гнусавыми голосами милостыню и, рискуя быть задавленными копытами коней, выскакивали с протянутыми руками на дорогу. Но рослые, плечистые княжеские дружинники на выхоленных, сильных лошадях, не обращая на них внимания, проезжали мимо.
– Ну и молодцы! – раздался в толпе чей-то восхищенный возглас.
– Еще б! На княжьем корме всякий таким станет, – заметил Иван Рублев. Похлопав по плечу соседа, озорно улыбнулся большими голубыми глазами, добавил: – Ты тоже.
Вокруг засмеялись: уж очень неказист и мал ростом был тот.
– Да… За них не опасайся – всюды сухими из воды выйдут. В мамайщину себя не обделили. Коней, быков да еще тех чудищ с горбами – запамятовал, как и зовутся, – сколько им досталось!
– Вельблуды, что ль? – подсказал пожилой узколицый купец в поярковом колпаке.
– Во-во! – обрадованно воскликнул молодой оружейник. – Я и говорю: те, что вельми блудят. Верно, девоньки?..
Подмигнув окружающим, обхватил за округлые плечи стоящих впереди двух девок в пестрых бязевых сарафанах с накидками. Те вспыхнули сквозь румяна, покачали укоризненно головами с длинными, распущенными чуть не до талии волосами, отодвинулись подальше.
– Фу, охальник! Хоть бы посоромился! – набросилась на Ивана рябая баба, одетая в зеленую с синей клеткой паневу (она тут же торговала пирогами с ягодной начинкой).