– Все, дело сделали. Профессор больше не будет называть революцию позором и катастрофой для России. Ты видел какие они все чистенькие, нежненькие. Да, мнеб такую бабу… Завтра в газетах напишут, что это враги молодой республики уничтожили светило русской науки. Удача, какая, всех под корень, а от маленького даже и следа не осталось, и никого добивать не надо. Вовремя уложились, на горизонте Новороссийск.
– Иваныч, ты так говоришь, будто он твой личный враг?
– Враг товарища «Кобы» и мой враг. Дядька профессора по матери монах, до епископа дослужился (он зло сплюнул), когда-то семинарии инспектировал. Царство ему небесное (ехидно заржал), в 25-м кончили прямо на службе. Это он, когда вождь на богослова учился, сказал ему, что гордость, это личностная гибель, но если это гордость при власти, то тогда национальная катастрофа. А «Коба» обид не прощает. Еще есть брат у профессора, учится по заграницам, а то б и его кокнули. Что-то я заговорился. Да! Участников операции уберешь лично, когда останки доставим в Москву, лишние
свидетели не нужны. Ладно, пошли искать в каюте труд профессора, для Сталина, о каких-то полезных ископаемых.
Он посмотрел под ноги и что-то поднял с палубы, озираясь, положил в карман. Они разбежались как крысы. Тетка слышала весь разговор. Малыш ничего не понял. Женщина сказала, чтоб он залез в мешок, что ему разрешили поиграть в «ку-ку», а на пирсе его заберут мама и папа – это предел мечтаний. Припекало солнышко, время близилось к полудню, мальчик заснул. Было жутко от случившегося, и когда за бортом показались явные очертания города, все очень обрадовались, и каждый стал быстренько собирать свои пожитки. В этой суматохе никто и не заметил, как тетка спрятала мальчика. Взвалить мешок на плечи ей помогли «оборотни в кожанках», какой-то мужик спустил с трапа одну корзину, вторую несла она сама:
– Слышь, тетка, скажи спасибо, что нам некогда, а то б порося у тебя конфисковали, вот только странно молчит он, больной? – спросил главный, проверяя документы на живность.
– Не-е, я его хлебушком, смоченным горилкой, накормила, чтоб он до дому спал.
– Ладно, иди, пока не передумали, пьяной свинины я еще не пробовал.– и они дико заржали и улюлюкали ей в след.
Откуда у нее взялись силы? Наверно, Господь помог. Через минуту ее никто не видел. В этот момент Агафья вспомнила все молитвы, они с детства ей давались очень трудно на память- благодарность ее была за порося, который сдох еще до ее приезда за наследством, а документ остался. Она вмиг очутилась у калитки сестры – это было как наваждение. В городе еще не знали о трагедии на теплоходе. Разгрузившись у крыльца, взяв только мешок, который вдруг стал непомерно тяжел, пошла к соседу священнику. Он настолько был стар, что власти про него забыли, думали, что он давно почил. Она освободила сокровище, которое тут – же сказало: