Мы закрыли крышку и опустили гроб на землю. Кому, интересно, предназначался этот гроб?
– Они вырастут, и ты будешь ими любоваться. Это очень хорошо. Спасибо тебе, – Пражка ушел.
Я взял секатор, лопату, и мы втроем пошли бороться с ровой.
Что это было вообще? Все вокруг сходят с ума или я схожу с ума? Как можно было догадаться ограждать несуществующий огород гробами? Кто такая Марианна?
– МариАнна – это вымысел Пражки, – всегда, когда не ждешь, появляется Маунти.
Я не любил Маунти, так же как Маунти не любил Пражку. Но я старался этого не показывать. А Маунти мог интонацией одного предложения выразить все свое неуважение и нелюбовь к Пражке. Мне казалось, Маунти не говорил слова – он их лепил и бросал. Я боялся его. Боялся, что если он начнет говорить про меня – то эти слова будут слеплены из моей плоти. И всю мою плоть он изрыгнет в издевке и ненависти.
– Нет такой, – продолжал он. – Есть Анна – это его мать. Вернее, была. Она умерла давно, когда он был маленьким. А есть Мария – его бывшая жена. Она есть. Но не здесь. Здесь она не смогла жить. Она хотела здесь завести красоту, – Маунти засмеялся. – Красоту… Эх, красота-глупота. А там, где вы поставили этот… забор, там действительно были розы. Она их посадила до того, как ушла. Но их съели бараны, которых завел Пражка. А МариАнны нет, и никогда не было.
Я подошел к стене из Ровы. День еще не начался, а я уже устал.
Мне всегда казалось, что Рова должна быть с большой буквы, потому что она живая.
Зачем Пражка завел баранов? Я воткнул острие лопаты в сердце Ровы, провернул ее и выдрал корень. С корешков, словно капли крови, падали кусочки земли.
Я смотрел на руки. Мазь опять сделала свое дело – руки готовы к борьбе. Вчерашние раны остались в памяти, там же спряталась боль – притупленная действием времени. Но остался ужас выбора: идти добровольно на адскую десятиминутную боль или нет. Каждый вечер после действия мази я был уверен, что никогда-никогда, никогда больше этого не повторю. Утром начинал сомневаться. Ближе к вечеру я смотрел на искалеченные руки и понимал, что, скорее всего, повторю процедуру. Нет, не скорее всего – точно повторю. И с этого момента, с момента принятия решения – я начинал бояться. Боялся и ждал. И это боязненное время мне казалось хуже болезненного. Ожидание боли становилось хуже самой боли.